Александр Невский
Шрифт:
— Как они вас роботят: наездами или выхода требуют?
— Нет. Они у каждого погоста, считай, свои крепости ставят.
— Крепости? Каменные?
— Нет. В лесу рубят, обносят тыном высоким. Все ловы наши захватили, вентери [110] наши на Коневых Водах себе тож присвоили. А потом вот и нас собрали сюда, крепость ладить.
— Скажи, Валит, если я отпущу вас, как домой пойдете?
— Через море, князь. Оно замерзло, через него прямой путь на Емь.
110
Вентерь —
— И долго идти будете?
— За неделю, наверно, дойдем. А на лыжах еще быстрей можно.
— А ты бы хотел прогнать свеев с вашей земли?
— О да, князь. Это было б большим счастьем для нашего народа.
— В таком случае поведешь нас через море, если хочешь своей отчине помочь.
— Князь! — Валит неожиданно пал на колени, за ним последовали его товарищи. — Князь Александр, спасибо тебе от народа нашего, что не бросаешь в беде нас. Мы все покажем тебе лучшие пути к свейским гнездам. Народ наш встретит тебя как Иисуса Христа вашего и поможет тебе. Вот увидишь. Идем, князь. Идем.
XXVI
ЗОЛ ПУТЬ
Новгородский полк, узнав о решении великого князя, тут же собрал вече, на котором едва ли не единогласно было принято свое решение: «За море не ходить, поелику путь сей гибелен и опасен есть».
Даже митрополит, обещавший когда-то не мешаться в дела воинские, пытался отговорить князя:
— Сын мой, никто не осудит тебя, если ты воротишься, не преломив копья. Не твоя вина в том, напротив, твое счастье, что неприятель бежал твоего имени. Идем домой, и я велю служить во всех церквах за победу твою.
— Прости, владыка, но победы нет еще. Едва мы домой явимся, свеи опять тут будут. Так зачем же тогда я шел сюда? Зачем?
— Ну, попугать их…
— Пугать врага мечом надо, а не именем, владыка.
— Но новгородцы же не хотят идти.
— Знаю. Пойду без них. Они тогда за мечи хватаются, когда холку припечет. А за мехом небось до Студеного моря шастают.
Даже попытка Кирилла сыграть на родительских чувствах (у Александра только что сын Андрей родился) успеха не имела.
— Что третий сын родился, то хорошо. Я уж бога благодарил за это, но я наперво князь, владыка, а потом уж отец.
Решение великого князя идти за море и доискаться там рати со свеями было непреклонным, и Кирилл, поняв это, смирился наконец.
— Ну что ж, сын мой, воля твоя. Иди, а я стану и сам молиться и другим велю за успех твой. Жаль, стар я по морям-то бегать.
Явившийся новгородский ратник позвал великого князя на вече.
— Что? Ждете, уговаривать стану?
— Нет, князь. Народ слово твое слышать хочет, там пря в кулаки перекинулась.
— У вас хоть одно вече прошло без этого? Все Перуна тешите.
— Зря коришь, князь, — обиделся ратник. — Мы не только на языки бойки, но и на рати спуску не даем. Но где она?
Новгородцы, решившие собрать вече в поле чистом, мигом спроворили и степень походную, кинув трое саней одни на другие. Строение было шатким и не очень надежным, поэтому посадник, смущенно отводя глаза, уступил
— Скажи им сам, Ярославич… Выпряглись, — пробормотал он.
— Я не конюх, запрягать не буду, — отвечал ему Александр, взбираясь на степень.
Он окинул взором притихшую толпу и, неожиданно даже для себя, вскинул правую руку, указывая в сторону моря.
— Там, за морем, на земле еми свеи крепости строят. Вы думаете, чтобы греться в них? Нет, господа новгородцы, это к тому, чтобы, емь поработив, запереть Новгороду и Пскову пути-дороги на заход. Ежели свеи вот здесь крепость построят, а затем Неву оседлают, то вашему граду жить нечем станет. С кем будете торговать тогда? Может, с ханом? Так вспомните рать Батыеву, какую он плату с Руси взял.
Великий князь сделал паузу, дабы дать толпе уразуметь сказанное, но оттуда мигом упрек прилетел:
— Так зачем же ты нас обманывал? Почему сразу не сказал, что в Емь потечем?
— А разве я не велел вам лыжи торочить? Вы что думали, чтоб с горок кататься на них?
По толпе прокатился смешок на шутку княжью, но Александр даже не улыбнулся.
— И потом, о чем молчать, а о чем говорить можно перед ратью, то мне решать. Вы каждый за себя думаете, а мне за всех вас приходится перед богом ответ держать. Но ныне уговаривать вас идти со мной за море я не стану, ибо путь будет зело труден и зол. Лишь об одном прошу…
Александр опять сделал паузу, дабы оттенить важность просьбы своей, и на этот раз все молчали, даже кашлять перестали, притихли.
— Попрошу вас, господа новгородцы, тех, кто к дому потечет, оставить нам свои лыжи. Ибо в море на коне не поскачешь, там корма нет.
Толпа сразу вздохнула с каким-то облегчением. Ожидали упреков, а тут просьба, уважив которую можно душу облегчить: хоть сам не пошел, зато свои лыжи на поход подарил, а они, чай, тоже на дороге не валяются.
Не все новгородцы домой поворотили, часть из них решила с князем идти. И, чтобы оставшиеся благополучно до Новгорода добрались и не были полонены литвой или рыцарями, Александр оставил с ними посадника, наказав все время сторожиться и готовыми к бою быть.
Дружина, уходившая на свеев, вся была поставлена на лыжи, и сам великий князь встал на них, хотя был более седлу привержен. Верховых не было, но с ними шел обоз из полусотни саней, в которые впрягли самых крепких выносливых коней. В сани сложили тяжелые брони дружины, лишнее оружие (копья, луки), а также пропитание людям и корм коням.
Без броней, считал князь, идти будет легче, а главное, спать на льду можно без опаски замерзнуть. В море придется провести не одну ночь.
Оставшиеся на берегу долго видели на заснеженной равнине моря уходившую дружину, растянувшуюся не на одну версту. Чем далее уходила она, тем более сливалась в одну темную массу, в которой нельзя уже было различить ни воинов, ни саней. Долго-долго, медленно истаивала вдали, шевелилась черная ленточка. Митрополит Кирилл стоял на самом высоком месте и, щуря от белизны слезящиеся глаза, смотрел на эту ленточку и тихо шептал молитвы, мало вникая в смысл их, но по привычке вкладывая чуткую душу и горячее желание искренне быть полезным.