Александр Невский
Шрифт:
«Эк его пучит от спеси-то, — подумал Александр. — Не в ближние Волжские, а в Золотые ему захотелось въехать, эдакий крюк дать. Думает, у Золотых встречу его обязательно. Ничего, и без меня доедешь до сеней».
Все же Светозару велел встретить татарина у крыльца и пригласить в сени с возможным уважением и почетом.
Китат явился в сени со своей свитой, взглянул испытующе на Александра, сидевшего на стольце, прошел к лавке, сел, шумно вздохнув.
— Как доехал? — спросил Александр, блюдя восточный
— Доехали хорошо, князь, — отвечал Китат. — Вот встретили нас… — И умолк многозначительно.
Но Александр, словно не поняв намека, сказал:
— Для встречи посланца великого хана приготовили мы подарки. — И указал в угол, где горкой высились меха. — Прими и не держи сердца на нас.
Китат даже не взглянул на подарки и не поблагодарил князя — привык к подношениям.
— Ты знаешь, князь Александр, с чем я прибыл к тебе?
— Скажешь — узнаю, — отвечал князь, слабо надеясь услышать другую причину, а не ту, что ему в голову пришла.
— Великий хан, — начал торжественно Китат, — поручил мне переписать весь твой народ.
«Так и есть, — подумал Александр. — Начинается худшее. Господи, укрепи нас».
— Тебе, князь, надлежит дать нам людей твоих, — продолжал Китат, — которые бы не только указывали города и веси, но и жизни наши берегли. И наказать людям твоим ты должен, что того, кто на нас меч подымет, смерти предавать. Только так и мы и ты сможем исполнить волю великого хана.
Александр кивнул утвердительно, но прикрыл ненадолго глаза, дабы татарин не прочел в них истинного настроения князя.
— Ну что ж, — заговорил, собравшись с силами. — Веление великого хана исполнять будем.
Как исполнять, он не знал еще, но что Русь будет противиться переписи — в этом был уверен.
— Налагать дань будем на каждого человека, — продолжал разъяснять Китат. — То немного, за год гривна всего. Обложим и каждый дым, ловчие будут платить с лука, смерды с каждой сохи и от снопа все десятое, и от меда, и от коров, и от коней. Все десятое, разве это много, князь?
— Немного, если на пальцах честь, Китат. А в жизни будет разор моему народу.
— Это почему же? — усмехнулся татарин.
— Ежели у смерда семеро по лавкам, да за каждый рот по гривне, да с дыма, да с сохи, да десятое… Ему от такой дани лучше себя в рабство продать. А еще ж и мне платить надо.
— Хе-хе, — засмеялся Китат. — Заставляй их хорошо работать, будет и великому хану, и тебе останется.
— А смерду? Смерду что останется?
— Смерду — его рало и пашня, каждому бог свое дает. Одному меч, другому власть, третьему рало. Разве я тебя учить должен, князь? — спросил Китат с раздражением. — Разве мне легкая работа впереди, — переписать весь твой народ, обложить и исчислить дань?
— Хорошо, Китат, — нахмурился Александр. — Когда начать думаешь?
— Сразу же как
— А у тебя разве мало?
— То мои численники. Их дело счет вести, а твои станут охранять их. И еще одно дело, князь. Ты помнишь, когда в Каракорум ехал, где коней менял?
— Помню. В ямах.
— Вот это ж будем и на Руси устраивать. На дорогах промеж городов построим ямы, коней станешь держать на них, смердов, чтоб ямскую службу правили.
— А разве ты не видел, Китат, едучи по Руси, что стало с ней? Некому ни поле орать, ни по ямам службу править.
— Ничего, князь. Народ — трава, дождь польет, солнце взойдет, нарастет другой. Хе-хе.
«Всё, как у хана, и приговорка даже», — подумал с горечью Александр.
И началось исчисление русского народа, дабы никто не был обойден данью, от которой теперь спасти человека могла лишь смерть одна. Впрочем, священнослужители данью не облагались. Великий хан знал, что делал, отрывая церковь от народа. Теперь, ежели мизинные люди против Орды поднимутся, церковь не поддержит их. А ведь верующие без благословения и на рать не пойдут: неосвященный меч да не сечет. Нет, хитер Менгу оказался, хитрей, чем думал о нем Александр Ярославич.
И баскаки, прозвище получившие от татарского слова «баска» — что «дави» означало, начали рьяно давить Русь, выжимая из нее все возможное ее достояние, высасывая пот и кровь, обращенные в золото и серебро, дабы в далекой ханской столице елось и пилось слаще, спалось мягче, высилось выше неба бездонного.
И всем тогда невдомек было — и русским и татарам, что излишеству сему предел грядет, ибо неправедное само в себе погибель таит. Лишь своим потом сотворенное всегда живо и бессмертно.
И народ русский творил себе бессмертие, терпеливо и долго копая глубокую могилу Золотой Орде. А она в том сама ему поспешествовала. Но провидеть сие никто не мог, даже Александр Ярославич, у которого цель одна была — не дать умереть Руси…
XXX
ЛАНИТЫ ОГНЕМ ГОРЯТ
Ордынский хан Улагчи требовал приезда ко двору всех братьев Ярославичей. Это его веление передал Александру ростовский князь Борис, только что воротившийся из Орды.
— Ты не знаешь, зачем он зовет нас? — спросил Александр Бориса.
— Нет. Разве у них узнаешь?
— Но все-таки. Ведь ты ж видел хана Улагчи.
— Видел. Отрок он еще, молоко на губах не обсохло.
— Если отрок, значит, не свою волю кажет, кто-то за ним стоит.
— Известно кто, великий хан.
Отпустив Бориса, Александр послал гонца в Тверь к Ярославу, наказав приезжать немедленно, «многие подарки Орде имея».
Послал гонца и к Андрею в Городец с предупреждением, чтоб готовился к отъезду в Орду и ждал к себе их с Ярославом.