Александр Суворов (с илл.)
Шрифт:
– Кушай, Прохор, на доброе здоровье. Уж как ты меня обрадовал, что Сашеньку вызволил!
– А как же? Служить – так не картавить, а картавить – так не служить. Я думаю: как же это так? Соковнин сержанта выпустил, а мой товарищ в холодной сидит?!
– Да как же ты догадался?
– Птице – крылья, человеку – разум. Барин – человек справедливый. Думаю, что он сынка не помилует, и верно: равен грех, равна и кара. Отпросился: пойду-ка обрадую Авдотью Федосеевну.
– Спасибо, Прохор. Кушай!
– Ох, крепко вино!
– А ты его рыжичком, груздочком… Трудно будет
– Что делать, матушка! Солдат – казенный человек: где прыжком, где бочком, где ползком, а где и на карачках.
Александр слушал захмелевшего Дубасова впросонках. Голова его клонилась к столу: одолевала дрема. Прохор встал, поднял его на руки и понес в постель.
1 января [58] 1748 года явился в Санкт-Петербург из шестилетнего отпуска капрал восьмой роты лейб-гвардии Семеновского полка Александр Суворов. В Петербург полк перешел из Москвы в 1744 году. Суворов ехал в столицу на почтовых, а вперед был послан отцом Александра небольшой обоз с запасами и конь Шермак под присмотром двух парней из крепостных крестьян.
58
Все даты в книге даны по старому стилю.
В это время командир полка, Степан Федорович Апраксин, целиком переложил бремя полкового хозяйства на премьер-майора Соковнина, которому и раньше очень доверял, проча его себе в преемники. Сам Апраксин, ведя широкое знакомство при Дворе, метил выше.
Соковнину подали для подписи приказ о зачислении явившегося из отпуска Александра Суворова в третью роту. Премьер-майор пожелал его видеть.
Суворов вошел в кабинет премьер-майора и стрелкой стал у двери. Соковнин оглядел его и усмехнулся:
– Здравствуй, Суворов! А ты почти не вырос за четыре года.
– Вырасту в полку сразу, ваше высокородие.
– Зови меня по имени. Где это тебе мундир пригоняли?
– В солдатской швальне [59] , в Москве, Никита Федорович.
– Неказисто. Что же, батюшка твой не пожелал заказать сыну первый мундир приватно?
– Одет, как все, лучше не надо.
– Скупенек Василий Иванович, скупенек! Как же он здравствует?
– Благодарствуйте. Батюшка в хорошем здоровье, приказали низко кланяться и вам желают доброго здоровья.
59
Швальня – портняжная.
– Он в той же все службе? Прокурором?
– Так точно! Надзорным прокурором.
– В строй не собирается вернуться?
– Службой доволен.
– И им довольны, хотя и не все. Казну бережет. Даже Сенат растревожил своими донесениями. В Петербурге начали говорить: Суворова-де надо поднять выше, чтобы меньше видел. Отпиши батюшке, что его ждет повышение. Растревожил он осиное гнездо. Ну а как матушка твоя, Авдотья Федосеевна, здравствует?
– Матушка
– Вот горе какое! Не дождалась увидеть тебя в офицерском мундире.
– Ей горе было видеть меня в любой амуниции, Никита Федорович.
– Проходил в отпуске указные науки?
– Так точно! После отбытия школы с полком в Санкт-Петербург занимался дома с родителем геометрией планов, тригонометрией, географией, фортификацией, инженерией.
– А из языков?
– Читаю по-немецки и немного говорю по-французски.
– Где же ты все это успел?
– Два года в школе учился, по-французски – у Лебонне, по-немецки – у Бухгольца.
– А-а, – вспомнил Соковнин, – Бухгольц… Помню, как ты решал с ним задачку. В арифметике-то он был слаб. Ну а языку своему мог научить… конечно… Спился он и умер прошлой осенью… Что же, и здесь будешь ходить в школу?
– Нет, Никита Федорович, мне надлежит пройти строй.
– Правда, школа здесь у нас теперь – это и тебе видно будет – плоха. Я проектирую при полку школу для солдатских детей. Откроется – назначу тебя кондуктором [60] . Пойдешь в учителя?
60
Кондуктор – здесь: воспитатель.
– Если служба позволит.
– Каждый солдатский сын должен, так я разумею, и сам стать к возрасту солдатом. Нашему Отечеству, России, нужна великая армия.
– Великое число из единиц составляется. Малое число, да из крупных единиц, больше, чем великое из малых.
– Да ты, батюшка, гляжу я, философ! Хлебнул из кладезя премудрости?
– Да, Никита Федорович, несколько читал.
– Много прочитал?
– Читал Вольфа, Лейбница, Руссо, Монтеня, Бейля, Монтескьё.
По лицу Соковнина пробежала тень смущения: из перечисленных Суворовым имен философов едва ли не все он слышал в первый раз из уст своего унтер-офицера.
– Что же говорят эти мудрецы? Чаю, среди них есть и вольнодумцы? – с насмешкой молвил Соковнин.
До сих пор краткий в ответах Суворов заговорил о философии так пылко и обстоятельно, что Соковнин, несколько напуганный, остановил его движением руки:
– Довольно, друг мой, довольно! Поменьше философии, побольше практики… Танцевать умеешь?
– Люблю попрыгать, – ответил Суворов.
– Ну хорошо. Служи. Я буду держать тебя на мушке.
– Благодарю, Никита Федорович.
– Скажи все же: чего ты хочешь для себя?
– Славы воинской и славы Отечества.
– Изрядно! Где ты остановился? Сколько хлопцев отпустил с тобой родитель?
– Остановился я у дяди моего, Суворова, капитана гвардии в Преображенском полку. Двоих хлопцев дал мне отец.
– Где же будешь жить?
– Хотел бы в ротной светлице. А батюшка велел у дяди…
– Живи лучше у дяди. В полку найдешь старых знакомцев: Ергольских, Дурново, Юсупова. С ним, помню, ты знатно дрался в первый раз.
– Потом мы подружились. Только мне с ним не по пути.