Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка
Шрифт:
У Шуры закружилась голова от красоты и великолепия Кавказа, напоминавшего ей детство в Болгарии, и от неуловимых предчувствий предстоящего счастья.
Вдали от пышных особняков тифлисской знати, в скромном домике, жила двоюродная сестра Шуриного отца — Прасковья Ильинична Коллонтай.
Воспитанная в семье прогрессивного русского педагога Ушинского, учительница Прасковья Ильинична была человеком высоких нравственных принципов. Благородные идеалы она привила и своему сыну Владимиру.
Этот юноша был так не похож на Шуриных кавалеров по танцам и балам. Жизнь его протекала в совершенно других условиях. Его отец, участник польского восстания 1863
Он был умным, интересным собеседником. С ним Шура могла говорить о самом важном для неё: как надо жить, как надо сделать, чтобы русский народ получил свободу.
12
...участник польского восстания 1863 г. — Освободительное восстание 1863—1864 гг. в Королевстве Польском (на польских землях, принадлежавших России) было направлено против социального и национального гнёта. Восстание было подавлено царскими войсками.
Однажды под вечер, возвращаясь после прогулки в окрестностях Тифлиса, они взошли на подвесной мост через Куру. От их шагов мост закачался, и Шура, задрожав, прижалась к Владимиру. Губы их слились в долгом страстном поцелуе. Всё её существо пронзило какое-то странное острое чувство, возникшее откуда-то из глубины детства. Шуре почудилось, что её, шестилетнюю девочку, могучие гвардейские плечи переносят через бурлящий горный поток. У неё захватило дух, голова закружилась, но в крепких объятиях Владимира она была в безопасности.
Осенью Владимир переехал в Петербург учиться в Военно-инженерной академии. Молодой красивый офицер сразу же понравился Шуриным подругам, которых он был в состоянии веселить в течение целого вечера. Никто из Шуриных прежних кавалеров не мог сравниться с ним в выдумке весёлых игр и затей, и ни с кем ей не было так хорошо в мазурке, как с ним.
Шура первая предложила ему пожениться. Ей нравилось, что у него нет ни гроша, что ему самому придётся зарабатывать на жизнь и что ей тоже, может быть, предстоят лишения и трудности.
Родители и слушать не хотели об их браке. «Чтобы нищий сын ссыльного просил руки дочери генерала! Этому не бывать!» Владимиру было отказано от дома. Не помогли ни слёзы, ни угрозы поступить так, как Елена из «Накануне» Тургенева.
Шуру под надзором Адели срочно отправили в Париж в надежде, что там её любовное увлечение пройдёт. С Владимиром не разрешили даже увидеться на прощание.
По пути в Париж сёстры остановились в Берлине. Кайзеровская столица не отличалась большим количеством памятников старины, поэтому всё отведённое для Берлина время они решили посвятить магазинам. Чтобы не мешать друг другу, направились по разным улицам: Адель — по Ляйпцигерштрассе, а Шура — по Фридрихштрассе.
«Пока я не устала от примерки нарядов, — решила Шура, — стоит зайти в книжный магазин... Господи, какой громадный выбор книг! Нет, отсюда быстро не уйти».
Шура провела в магазине два часа. Она отобрала сборник пьес молодого, входящего в моду Герхардта Гауптмана, новый роман Поля Бурже и пухлый том лекций Георга Брандеса. В корзине возле кассы лежали уценённые книги в бумажной обложке. На всякий случай решила их просмотреть. Среди любовных и приключенческих
Вернувшись в гостиницу, Шура с ногами забралась в обитое золотистым шёлком кресло и углубилась в чтение «Манифеста». Каждая строка тонкой брошюры будоражила её мысль. Всё то, что смутно дремало в её сознании, превращалось в чётко сформулированные обобщения, казавшиеся Шуре её собственными выводами. Теперь ей всё было ясно: она спала, но настало пробуждение.
Шура положила «Манифест» на столик возле кресла, рядом с другими купленными сегодня, но так и не раскрытыми книгами, и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза. Ей представилось, что она вышла из ярко освещённого бального зала в холод и мрак суровой ночи... Мгла обступила её... Дорога чуть заметно мерцает вдали... Какая даль!.. Какая тьма!.. Но идти надо, потому что настоящая жизнь там, впереди, а не в бальном зале... Смело глядит она в загадочный лик будущего, и нет страха в её душе... Пусть!.. Из чаши скорби, которую пьёт человечество, и она выпьет свою долю... Она готова на это...
Шура продолжала сидеть в кресле с закрытыми глазами, не замечая ни своих слёз, ни того, что уже стемнело и что напротив стоит вернувшаяся с покупками Адель.
Увидев слёзы на глазах сестры, Адель поначалу испугалась. Но обложка романа Поля Бурже на журнальном столике её успокоила. «Всё в порядке, томную барышню расстроил роман о несчастной любви», — подумала Адель.
Могла ли она понять, что прежней наивной и капризной девочки Шуры больше нет. В элегантном номере роскошного берлинского отеля «Адлон» плакала не чувствительная генеральская дочка, а проснувшаяся мысль. Плакала богатая женская душа, рвущаяся к подвигу, к идеалу.
Париж восхитил Шуру. Такого богатства старины, архитектуры и музеев она ещё никогда не видела. Чуть ли не каждый день она ходила в Лувр и часами простаивала возле «Джоконды», пытаясь разгадать загадку бессмертного творения Леонардо да Винчи.
В один из дней Шура и Адель познакомились в музейном буфете с приятным господином лет тридцати, с пышной гривой русых волос и рыжими усами. Он им представился как Шарль Мулине, репортёр одной из парижских газет. Видя, что он понравился Шуре, Адель не возражала, чтобы мсье Мулине показал ей на следующий день Люксембургский музей. Лёгкое приключение с элегантным французом — это как раз то, что сейчас требуется Шуре, чтобы выкинуть из головы Владимира. Главное, чтобы дело не заходило слишком далеко. Адель разрешила Шуре встречаться с Шарлем только днём, к обеду непременно возвращаясь в гостиницу. Сестра послушно выполняла это условие, поэтому, когда Шура попросила разрешения сходить вечером в кафе с Шарлем, Адель согласилась, велев вернуться к девяти вечера.
Шура возвратилась только под утро. В её возбуждённое лицо тотчас же полетела ваза с цветами, а в Петербург — телеграмма. Вечером пришла телеграмма от родителей: «Немедленно возвращайтесь».
Наспех пакуя парижские наряды вместе с купленной у букинистов историей французской революции и собраниями сочинений Фурье и Сен-Симона, Шура не сказала сестре ни слова. Ни Адель, ни родители так и не узнали, что «товарищ Шарль» был секретарём социалистической ячейки Тринадцатого округа Парижа, что вечером они пошли на городскую конференцию социалистов, которая продолжалась всю ночь.