Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка
Шрифт:
Они присели на скамейку возле скульптуры, олицетворяющей сладострастие: на обнажённой груди юной девы сидит голубь, клюющий её в сосок.
Николай закурил папиросу, и тончайший аромат табака примешался к душистому дыханию сада.
— Александра Михайловна, а ведь я не шутил тогда, когда предложил вам стать моей женой, — тихо сказал наследник цесаревич.
— Так вы не забыли? — произнесла она со счастливой улыбкой.
— Я полюбил вас с первого взгляда.
— Я, кажется, тоже полюбила вас тогда.
— Всё ещё можно изменить.
— Допустим, я откажу Владимиру.
— И мы обвенчаемся.
— Но ведь вы можете жениться только на девушке из зарубежного царственного дома!
— Я изменю протокол, и вы станете царицей.
— И я смогу управлять?
— Как всякая любящая жена, вы будете разделять заботы мужа, в данном случае — государственные заботы. Ну и, разумеется, заниматься благотворительностью.
— Благотворительностью? Как это скучно! Моя мама тоже занимается благотворительностью. Для этого незачем за царя замуж выходить.
— Так что же вы хотите?
— Я хочу по-настоящему управлять. Хочу быть канцлером или хотя бы министром.
— Женщина-министр? Но это невозможно.
— Все говорят, что я упрямая и добиваюсь всего, чего захочу. Вот в прошлом году мама не хотела мне покупать верховую лошадь, а я настояла на своём, и этой весной она мне купила хорошенькую лошадку.
— Стать министром и уговорить маменьку купить лошадь — это разные вещи.
— В малом проявляется большое.
— Я могу вам предложить только своё сердце, сделать вас министром я не в силах.
— А кто в силах?
— Ну... революция.
— Значит, надо сделать революцию, тогда я осуществлю свои мечты.
— А что будет со мной, Александра Михайловна? Вы отрубите мне голову?
— А вы сами отдайте власть народу. Тогда не будет революции.
— Мне не позволит это сделать долг перед родиной.
Часы Пантелеймоновской церкви пробили два, и вскоре над густой листвой деревьев Александра увидела вздымающуюся громадину Троицкого моста.
— Мосты разводят! — воскликнула Александра. — Ваше императорское высочество, идёмте скорее смотреть.
По мосту через Лебяжью канавку они выбежали на Суворовскую площадь.
Стройная перспектива Троицкого моста, переходящего в Каменноостровский проспект Петербургской стороны, у них на глазах прерывалась, гигантский мост медленно раскалывался на две равные части, чтобы дать возможность балтийским судам пройти Неву и войти в крупнейшее в Европе Ладожское озеро.
Они долго стояли молча, не в силах отвести глаз от этого потрясающего зрелища.
— Как прекрасен Божий мир, — прошептала Александра.
— Господи, благодарю тебя за то, что ты даруешь нам блаженные минуты наслаждения плодами рук человеческих! — звонким голосом произнёс Николай, снимая фуражку.
С
— По Мойке мы можем дойти до Конюшенной площади, а оттуда по Екатерининскому каналу вернёмся на Невский, — предложила Александра, когда они миновали Марсово поле.
— Я не люблю те места, — вздохнул цесаревич. — Там дедушку убили.
Шура смущённо замолчала, и они пошли вниз по течению Мойки.
Когда они дошли до Зимней канавки, Александра вдруг почувствовала усталость.
— Может, где-нибудь посидим, — предложила она.
— Здесь совсем рядом Зимний дворец, почему бы не отдохнуть там?
— О нет, нет, — запротестовала Александра. — Мне пора домой. Отдохнуть мы можем и в Александровском саду.
Дойдя до острого угла здания Министерства иностранных дел, они пересекли Александровскую площадь и вошли в протянувшийся вдоль Адмиралтейства Александровский сад.
Устало опустившись на первую же скамейку у входа, Шура достала из сумочки два яблока, одно взяла себе, а другое протянула Николаю.
— Спасибо, я не хочу, — поблагодарил он.
— Ну откусите. Маленький кусочек, — настаивала она.
— Но зачем?
— Я вас прошу.
Он подчинился и надкусил яблоко. Она сделала надкус с другой стороны.
— Теперь я засушу его и положу в свой альбом, чтобы навсегда сохранить память о сегодняшней волшебной ночи, — сказала Шура.
— Неужели мы больше никогда не увидимся? — Обеими руками взяв её узкую ладонь, он заглянул в бездонные голубые глаза Александры, но она вдруг поднялась со скамейки и подошла к стоящей у входа в сад статуе Афины Паллады.
— Правда, она хороша? — спросила Шура, любуясь мраморным изваянием.
— Вы ещё прекрасней, — ответил Николай, подходя к Александре.
— Что вы, я такая угловатая. Мама говорит, что где я ни повернусь, я обязательно что-нибудь задену.
— Ненаглядная моя душка, — прошептал наследник цесаревич, трогая губами её маленькое ухо.
— Ах, что вы, ваше императорское высочество, — вскрикнула Шура и бросилась прочь.
Он с трудом нагнал её в самом конце аллеи у статуи Геракла.
— Будьте моей женой! — запыхавшись, проговорил он и прислонился к постаменту.
— Ваше императорское высочество, ведь я вам не пара! — с отчаянием произнесла она. — Я дочь простого генерала.
— А я всего лишь полковник, — расхохотался Николай. В его смехе было что-то детское, наивное, чистое.
Шуре захотелось тут же его поцеловать, и она прижалась к нему. Так, обнявшись, они долго стояли у мраморного Геракла, пока её щека не почувствовала влагу. Николай плакал. Шура своим надушенным платком вытерла его слёзы и крепко поцеловала. Дрожащими руками он стал расстёгивать её платье.