Александра
Шрифт:
Солнце, выходи, нам теплом свети!
Тишина, только мои ложки стучат в такт. Потом резко заиграла Елена. Мы стали с ней двигаться, покачивая бёдрами по кругу.
Сбросили с себя одежды вьюжной зимы.
Наряжались в платья новой красной весны.
Зелены деревья, снова ночь коротка.
Ранняя заря разбуди меня.
Опять тишина. Даже ложками не стучала. Три удара сердца. И вновь резко заиграла гармошка, застучали ложки.
Ты беги, беги найди меня, где те края.
Радуга
Ты подойди ближе, ближе, я прошепчу еле слышно.
«Я твоя… Я твоя…»
Извивались телами, играли бедрами, соблазнительно выгибаясь. Ленка даже одной рукой, стала приподнимать край ночной рубашки, продолжая играть на губной гармошке. Евдокия застыла, глядя на нас. Но вот и в её глазах стал разгораться огонь безудержного веселья. Того веселья, который свойственен только юности, золотой молодости. Глядя на нас, она тоже стала двигаться, копируя наши движения.
Потеплело, разгорелось сердце огнём.
Закружилась голова от мыслей о нём.
Сладостной тоской томится моя душа.
Расцвела земля, к нам весна пришла.
И вот мы уже втроём прыгаем, извиваемся, в каком-то страстном безудержном вихре бесшабашности. Припев пели тоже втроём.
Когда пели, раскраснелись. Весело засмеялись в три голоса. Потом я выглянула в окошко. Оба братья Вяземские стояли во дворе. Смотрели на наше окно. Оба улыбались. Тут же стоял старший боярин и ещё народ.
— Ой, а что вы тут стоите? — Спросила я, продолжая смеяться. Рядом со мной появилась голова Елены.
— Васечка, а ты чего так блаженно улыбаешься? — Ехидно спросила она. — Случилось что?.. Ой, простите, Фёдор Мстиславович.
Старый боярин усмехнулся, посмотрел на своих сыновей. Потом опять перевёл взгляд на нас с Еленой. Покачал головой.
— Совсем вы, царевны, моим парням головы задурили. Разве так можно? Опасаюсь я за них.
— Ничего, батюшка. — Ответила я улыбаясь. Увидела, что понравилось ему это, даже грудь больше расправил. — Авось молодцы ясные до конца ума не лишаться. Всё же бояре они, а не абы кто! — Опять с Еленой засмеялись. Народ тоже. Увидела Евсея. Он тоже вышел посидеть на лавочке. Смеялся, держась за грудь правой рукой.
— Как дядька Евсей, себя чувствуешь? Прости не зашла сегодня к тебе. — Обратилась к нему. То, что назвала его дядькой понравилось и старому боярину, и его сыновьям, и самому старому воину. И вообще многим, кто были тут. Я уже знала, что любят его здесь и уважают.
— Красиво поёте, царевны. — Ответил он. — Любо слушать вас. Я ещё первую песню помню, которую ты царевна пела.
— Неужто слышали?
— Слышал.
— Это какую? — Посмотрел на побратима Вяземский старший.
— Пела Ляксандра Вячеславовна. Странная песня. Никогда таких не слышал. У нас ведь по другому поют. Но хороша! А ещё споёте… — Он замолчал на какое-то время, а потом сказал. — Дочка?
— Хорошо, дядька. Про воев хотите?
Евсей с Федором Мстиславовичем переглянулись. Потом он посмотрел на меня.
— Спой, царевна.
Я посмотрела на Елену.
— Чайф. А не спеши ты нас хоронить. Давай?
— Класс, давай.
— Куплет я, куплет ты. Знаешь?
— Знаю. Мы её в институте пели.
— Тогда поехали.
Я стала стучать ложками. Елена заиграла на губной гармонике.
А не спеши ты нас хоронить,
А у нас еще здесь дела.
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить.
Мы пели с Еленой. В основном пела я. Елена пела со мной только в повторе последние две строки куплета. А так играла на своей гармоне. Я
А не спеши ты нас не любить,
А не считай победы по дням.
Если нам сегодня с тобой не прожить,
То, кто же завтра полюбит тебя?
И он смотрел, подняв голову вверх. Смотрел на меня, не отрывая взгляда.
Если нам сегодня с тобой не прожить,
То, кто же завтра полюбит тебя?
Когда мы допели последний куплет, вернее первый, повторив его, завершая песню, я опять выглянула. Они все смотрели на меня.
— Спасибо тебе, дочка. — Сказал Евсей. — За душу берёт. Ты права: «А не спеши ты нас хоронит. Есть у нас ещё здесь дела…» У нас есть ещё здесь дела. Нам к литвинам вернуться надо. За всё воздать им. За воев наших, за побратимов. И спасибо тебе. Не сказал этого ранее, за пестунов моих, Ивана и Василия, что не дала сгинуть им. Что не дала мне раньше времени уйти на погост. И правильно ты поёшь: «А не спеши закрыть нам глаза…» Придёт срок и все мы их закроем. Но сейчас.
Я улыбнулась ему.
— Да, дядька. Не сейчас. Только в следующий раз, надо идти к ним более подготовленными. Мы с Еленой вам поможем. Как? Не спрашивай этого пока, дядька. Но ты сам всё увидишь.
Мы смотрели друг другу в глаза. Я не отводила взгляда, хотя казалось взгляд этого старого воина пронзает меня до самой сути. Через какое-то время он молча кивнул.
— Хорошо, царевна. Благодарствую тебе.
Через два дня, я дала разрешение на выезд молодого маркиза, сказав боярину, что он здоров. И как бы мальчику не хотелось остаться, но ему пришлось ехать. Остававшиеся двое мужчин из свиты старшего маркиза выложили на стол передо мной и старшим Вяземским деньги, золотом. Плата за лечение родовитого отпрыска. Имперцы выложили 50 золотых гульденов, причём как я поняла из объяснения управляющего имением бояр, который присутствовал при этом, гульдены были ранней чеканки, так называемые рейнские. Я не совсем понимала разницу. Но мне он пояснил, что рейнские ранние гульдены 14 столетия имели золота гораздо больше, чем нынешние — 16 столетия. Доля золота в которых снизилась на целый грамм, даже больше. Первоначально золота было, как в золотом флорине, эталоне для всех средневековых монет — 3,537 г чистого золота, в последствии в 16 веке вес снизился до 2 грамм. А поэтому ранние гульдены стоили дороже. 50 золотых старых гульденов, это была очень солидная, большая сумма. Я видела, как отреагировал на них старый боярин. Хотя виду не подал, но всё же. Тем более на Руси золота вообще тогда мало было. В основном расплачивались серебром или мехом. А тут золотом. Таким образом, я отбила все затраты Вяземских на нас с Еленой с лихвой в десятки раз. Когда имперцы свалили, оставив три кожаных мешочка на столе, к ним никто не решался прикоснуться. Смотрели на меня. Я улыбнулась. Для меня эти деньги, конечно, хорошо, но зачем? Я посмотрела на боярина.
— Фёдор Мстиславович, мы живём у вас с Еленой. Вы потратились на нас изрядно. Поэтому я хочу внести свой вклад в Вашу казну, батюшка. Заберите их все. Прошу.
Боярин кивнул мне. Встал. Я видела, что он был очень доволен. Но степенство не терял.
— Хорошо, царевна. Но ты не думай, что обедняешь нас. Даже если бы этих золотых не было, то никто и никогда не отказал бы тебе с сестрой в крове и защите. Для нас, бояр Вяземских, это честь. — Он улыбнулся. Мы смотрели друг другу в глаза и оба всё понимали. Для них эти деньги очень много значили. Это был весомый вклад в казну рода. Поэтому мне было не жалко. Но старый боярин ещё пока не совсем понимал, какой клондайк попал ему в руки, в лице лекаря, который умел делать операции, которые здесь пока что ещё никто не делал. Даже во всей Европе такого никто не делал, так как просто не знал, как это делать.