Александрия

Барчук Дмитрий Викторович

– Мои подчиненные связались в Тель-Авиве с вашим партнером по бизнесу Леонидом Петровичем Неклюдовым, – проблеял наконец Дурново главное. – Он предлагает для облегчения вашего сегодняшнего положения принять на себя доверительное управление принадлежащим вам контрольным пакетом акций нефтяной компании. Исключительно ради вашего же блага. Это с богатого заключенного можно что-то стрясти, а с бедного-то что возьмешь. Я бы советовал вам прислушаться к предложению Леонида Петровича. Обладая вашими акциями, ему будет гораздо легче отстаивать интересы бизнеса. А вам-то какой прок от них в тюрьме?! Вы же ему доверяете?

Доверяю ли я Неклюдову? Смешной вопрос. Почему же Дурново задает его на полном серьезе? Спросить его, что ли? А он сам доверился бы шакалу, который учуял запах крови и решил воспользоваться случаем

и поживиться? Пусть акции и обесценились сейчас в десятки раз, и от моего многомиллиардного состояния, о котором писал «Форбс», остались одни воспоминания, но это мои акции, моей компании. Она умрет вместе со мной. И никому никогда я их не отдам. Но адвокату я коротко ответил:

– Я подумаю.

Карл Иванович тут же стал собирать свой портфель из мягкой кожи, демонстрируя всем своим видом, что гонорар за этот месяц он отработал.

– Каких-нибудь пожеланий, требований по условиям заключения у вас к администрации следственного изолятора нет?.. Ну и чудненько. Мой бухгалтер тогда подготовит вам счет за январь. Вы уж извините, но сумма будет выше обычного. Что поделаешь? Все дорожает, – с этими словами адвокат откланялся.

От рукописи меня заставляет отвлечься реплика Редактора:

– Вы бы осторожнее обращались с литературой, господин Олигарх. Творчество – это прерогатива Создателя. А он весьма ревностно относится к двуногим, рискнувшим соперничать с ним в этом деле. Потому-то подавляющее большинство писателей, художников, актеров – люди неприкаянные, несчастные и бедные. Поверьте бывалому литератору на слово, коллега.

Как после такой затравки не продолжить разговор! Хитрый черт этот Редактор, знает, чем меня разжечь.

– Интересная точка зрения. Но как вы тогда объясните баснословные гонорары Чейза, Гришэма, Дэна Брауна, не говоря уже о голливудских сценаристах, которые гребут деньги лопатой на своей «фабрике грез»?

Редактор откладывает журнал, который читал или делал вид, что читал, и отвечает:

– В любом деле, в том числе и в творческих профессиях, есть ремесленники. Они подходят к творчеству, как к бизнесу, к средству заработать на жизнь. Они, как правило, циничны, а если еще и умны, то, верно уловив потребность публики, могут сполна разработать золотую жилу и не остаться внакладе. Я же говорю об истинных художниках, которые творят по своей внутренней потребности, по зову сердца, ради самовыражения, потому что не могут не творить. Ведь они узнали о человечестве нечто важное, открывшееся только им, и хотят этим своим открытием поделиться с другими, еще не прозревшими людьми. Это искренние и цельные натуры, которые не врут, ибо просто не могут врать. Их Создатель наказывает неминуемо. Может быть, не бедностью. Это самое легкое испытание. У них может развалиться личная жизнь, что сплошь и рядом происходит в богемной среде. О детях выдающихся деятелей искусства я вообще не говорю. Они еще больше платят по счетам своих гениальных родителей.

– Ну, это в каждой профессии так, – возражаю я. – Детям бывает очень трудно угнаться за неординарными родителями, в свое время добившимися серьезного успеха.

Редактор приподнимается на кровати и садится: – Так, да и не так. Знаете, Михаил Аркадьевич, у меня был в студенчестве один друг, мы вместе учились с ним на факультете журналистики. Он еще с юности мечтал стать писателем. Женился на такой же девушке не от мира сего, филологине, помешанной на книгах, как и он сам. У них родились двое детей. Мальчик и девочка. Вначале он работал в газете, потом ушел из редакции на вольные хлеба. К заработку хлеба насущного ни он, ни его жена, учительница русского языка и литературы, особой тяги не испытывали, поэтому жили соответственно, т. е. впроголодь. А тут еще рыночная экономика свалилась. Жена не выдержала такой жизни и повесилась. Он продал за долги оставшуюся еще от родителей квартиру. Детей его друзья пристроили в приют. А сам он уехал из Москвы и устроился истопником в каком-то колхозе в Вологодской области. Через пять лет спился и умер. Мне позвонили из колхозной конторы и попросили приехать, забрать его архив, который он завещал мне, и по возможности помочь деньгами на похороны. Не хочу описывать каморку, где он жил эти годы. Скажу только, что наша камера раз в сто комфортабельнее, чем его жилище. Но какие пронзительные

стихи, какую филигранную прозу он после себя оставил. И, самое удивительное, когда я сопоставил по датам написание его произведений с вехами его собственной жизни, то ужаснулся. Он вначале выдумывал жизнь своего героя, а потом удивительным образом с ним самим происходили события, аналогичные выдуманным, только в гораздо более жестком, более жутком виде. Из автора он сам превращался в персонажа. Только с более трагичной судьбой. Прежде я и сам баловался изящной словесностью, но после этого своего открытия зарекся. И вовсе не из боязни, что не смогу так написать, – страшно заплатить такую цену за успех. После похорон я вернулся в Москву и отнес архив своего друга в издательство. Все его вещи издали тут же, с колес. Они стали бестселлерами. Вон и у вас в стопке виднеются его книги. Его дети давно уже живут за границей, учатся в дорогих частных школах. Весь отцовский гонорар регулярно переводится на их банковские счета. Себе от издания его книг я не оставил ни копейки. Но, признаюсь вам первому, сохранил у себя один только его набросок романа, который он так и не успел дописать. Уже больше десятилетия я начитываю литературу, какую только можно достать у нас и за рубежом по этой теме, сотни раз прокрутил в голове композицию, сюжет, диалоги, до мельчайших деталей продумал мотивы поступков моего героя. Как сделал бы это мой друг. Но вот чтобы так, как вы, сесть и начать писать, я не могу решиться. Боюсь расплаты.

– Ну, вы меня уж совсем заинтриговали, любезный. И о чем же, интересно, будет этот роман? – сгорая от любопытства, спрашиваю я Редактора.

Он поднимает с кровати свое грузное тело и начинает взад-вперед ходить по камере. Редактор не на шутку разнервничался. Садится за стол. Наливает в кружку остывшую воду из чайника и говорит:

– Не знаю, поймете ли вы. Людям прагматичного склада ума весьма трудно поверить в такое перевоплощение. Они скорее склонны считать случившееся красивой легендой, не более. Но поверьте, это правда! Мировая история еще не знала примеров столь сильного покаяния в грехе, столь мощного торжества бессмертного человеческого духа над бренной плотью, над мирскими соблазнами, столь великой, необычной и красивой судьбы!

Глава 2. Наследники

– Что это за пасквиль?! Я вас спрашиваю, сударь!

Как ваши глаза смеют читать эту мерзость! Павел в диком припадке ярости ворвался в комнату сына и, продолжая сотрясать у него перед носом книжкой, громко визжал.

– Это Вольтер, Ваше Величество, – заплетающимся языком вымолвил растерянный Александр.

– А как называется эта якобинская зараза? – неистово вопросил отец.

– «Б-б-брут»… – кое-как выдавил из себя царевич.

Павел побледнел как смерть, хотел сказать еще что-то обидное в адрес сына, но поперхнулся и выбежал из комнаты.

По лестнице застучали сапоги: император спешил в свои покои.

Он вернулся через четверть часа. Красный как вареный рак. Бухнул на стол перед сыном тяжелый фолиант о Петре Великом, заранее раскрытый на нужной странице.

– Чем изучать руководство по убийству императоров, лучше вначале прочтите предостережение заговорщикам. Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит. Мир будет поражен, увидев, как покатятся головы когда-то дорогих мне людей! – прокричал Павел и снова выбежал вон.

Молодой человек, почти парализованный страхом, склонился над книгой. На развороте описывались суд и пытки над царевичем-наследником Алексеем, на которые обрек его родной отец – Петр Первый.

Уже смеркалось. Черные лапы деревьев причудливо переплетались на фоне бледно-синего мартовского неба. Великий князь в одиночестве прогуливался перед ужином по отдаленной аллее Михайловского сада. Неожиданно его нагнал граф Пален.

– Промедление смерти подобно! – без приветствия выпалил Петр Алексеевич и протянул наследнику свернутые трубкой листы. – Вот, убедитесь сами! Ваш батюшка совсем выжил из ума. Это приказы об аресте вас и вашего брата Константина. Сего дня они подписаны государем. Вашу жену заточат в монастырь. Вместо вас наследником престола нарекут 13-летнего принца Евгения Вюртембергского, племянника вашей матушки, которого царь намеревается женить на вашей сестре Екатерине.