Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
Ирина Ивановна начала было что-то строго говорить, но тут Жадов вдруг шагнул к ней, обхватил, прижал к себе изо всех сил, словно утопающий или висящий над пропастью хватается за спасительный канат — и поцеловал в губы. И не просто поцеловал — стал целовать, жадно, горячо, не выпуская Ирину Ивановну из объятий.
Бойцы вокруг засмеялись, кто-то одобрительно крикнул «горько!», его поддержали разом десятки других.
Ирина Ивановна не пыталась вырваться. Осторожно отстранилась, но так, чтобы никто ничего бы не понял. Улыбнулась
— Давно пора! — выдал немолодой уже солдат.
— Совет да любовь! — подхватил другой.
— Про любови будем после победы говорить, товарищи, — возвысила голос Ирина Ивановна. — А пока дело нужно доделать.
Жадов попытался вновь её обнять, но в бок ему упёрся крепкий кулачок. Незаметно для других, но ощутимо.
— Отставить обнимания, товарищ комиссар! — громко и как бы шутливо бросила Ирина Ивановна. — Кто за вас местность прочёсывать станет, Пушкин?
Бойцы разразились хохотом. Они победили, они отстояли революцию. Ирине Ивановне они верили — и как бы не больше, чем собственному комиссару.
Жадов кивнул. Глаза его горели по-прежнему.
— Батальон, слушай мою команду —
За их спинами раздался треск мотоциклетки.
Хитроумная машина — мотоцикл на полугусеничном ходу, что вошел в неимоверную моду за последние несколько лет после Балканского конфликта — резко затормозила перед вскинувшими оружие бойцами Жадова.
— Товарищь Жадов! Где начальник батальона?!
— Здесь начальник батальона, — комиссар шагнул вперёд. — Что стряслось?
Самокатчик в кожаном шлеме и круглых очках-консервах резко протянул пакет.
— От товарища Ягоды.
Жадор резким движением разорвал серую осургученную бумагу.
Прочитал и губы его сжались в тонкую белую линию. Молча сунул сообщение Ирине Ивановне. Та вгляделась:
«Товарищ Жадов. Мы попали в засаду. Благоев ранен. Мы уходим из города. Мне велено остаться. Разыгрывай сцену „ничего не знал, выполнял приказ остановить неизвестные части“. Проинструктируй бойцов. В создавшейся обстановке — выводи батальон на Южный фронт. Постарайся сохранить людей. Помни, мы вернёмся. И не обращай внимания на то, что я стану сейчас говорить в печати или с трибун. Это по заданию товарища Благоева».
В пакете рядом лежал совсем небольшой клочок бумаги, с одного края испачканный кровью. На нём совсем уже другой рукой, не очень твёрдой, но всё равно, узнаваемым почерком Благомира Благоева говорилось:
«Ирина и Михаил, я ранен. Верьте тов. Ягоде. Он выполняет моё задание».
И подпись.
Ирина Ивановна решительно протянула руку.
— У кого есть зажигалка, товарищи?
Разом протянули чуть ли не десяток.
Листки вспыхнули, быстро обращаясь в пепел.
Жадов и Ирина Ивановна переглянулись.
— Товарищи бойцы, — комиссар встал на подножку грузовика. — Печальные события в Смольном. Возникла распря, товарищ Благоев
Бойцы растеряно зашумели.
— Спокойно, товарищи, спокойно! — возвысил голос Жадов. — Мы выполняли приказ, и мы его выполнили. Мало ли кто попрёт колонной в центр города? Мы их остановили. Что дальше — разберёмся. А пока возвращаемся в расположение, все огнеприпасы раздать на руки, равно как и неприкосновенный запас!
Самокатчик меж тем кивнул и укатил на немилосердно трещавшей мотоциклетке.
Отряд Жадова начал приводить себя в порядок. Собирали оставленные на мостах пулемётные команды, длинной колонной, в полном порядке двинулись к расположению. На всякий случай перегородили грузовиками Литейный и подступы к зданию ВЧК.
Потянулось томительное, тревожное ожидание.
А потом зафыркали, заурчали моторы, и к импровизированной преграде на Шпалерной подкатили три шикарных «руссо-балта» из бывшего императорского гаража.
— Стой, кто идёт!
— Идёт председатель военной комиссии ЦК партии Троцкий! — последовал залихватский ответ.
Боец ничего не ответил. Опустил ствол, махнул рукой — проходи, мол.
Ирина Ивановна, Михаил Жадов и начальник рот подоспели как раз вовремя.
Троцкий, в шёгольском полушубке и роскошной меховой шапке, с нашитым на левом руками огромным золотистым ромбом, означавшим неведомо что, в списке знаков различия Красной армии такового не числилось, важно двинулся прямо на них. Охрана оказалась на удивление малочисленной.
Его можно было назвать «иудой», но в личной смелости Льву Давидовичу было не отказать.
— Товарищ Жадов. Товарищ Шульц, — Троцкий широко улыбался. — Ну, что вы так на меня смотрите, словно раввин на выкреста? Никто вас не атакует, успокойтесь. Я приехал с горсткой личной охраны, а мог бы и один; как говорит один наш товарищ, кадры решают всё, а хорошими и преданными революции кадрами не разбрасываются. Вот товарищ Ягода подтвердит.
И точно — следом за охранниками Троцкого шагал сам Генрих Геннадиевич собственной персоной, и выглядел весьма уверенно.
— Идёмте, нет смысла мёрзнуть, — нетерпеливо бросил Троцкий. — Товарищ Ягода! Где вы там?
— Прошу, товарищ председатель, — как мог, нейтрально и официально сказал Жадов. — Виноваты, только что из боя…
…В кабинете Благоева Троцкий вальяжно развалился за письменным столом, давая понять, кто теперь тут хозяин.
— Ну-с, товарищи, доложите теперь, как вы дошли до жизни такой.
Жадов стоял, руки за спиной, ноги расставлены, взгляд жёсткий и твёрдый.
— Не могу знать, товарищ председатель, о чём вы; мы получили приказ действующего члена Политбюро…