Александровский cад
Шрифт:
– Я думаю, это только начало! – грустно ответил отец. Машина свернула на набережную Москвы-реки и понеслась в сторону Кремля.
– Пап, а правда, что правительство будет эвакуировано из Москвы?
– Это, мил-человек, не нашего с тобой ума дело. Впереди показались очертания Москворецкого моста и контуры Беклемишевской башни. Алексей обернулся к отцу:
– Кремль бомбили? Казарин-старший кивнул.
– В Арсенал попали, семьдесят человек наших убило. Сам все увидишь. Что с ногой?
– А что говорить? – нехотя проворчал Лешка. – Ходить, сказали, буду, и бегать тоже. А вот с авиацией,
Отец тяжело вздохнул.
– Да ладно, пап, Красная Армия найдет мне применение. Видишь, какие дела творятся.
– То-то и оно… Сколько отпуска-то дали?
– Как положено – неделю, включая дорогу.
Возле Водовзводной башни машина свернула с набережной и остановилась у Боровицких ворот. Подошедший офицер, прежде чем заговорить, внимательно оглядел салон.
– Документы!
Казарин-старший протянул путевой лист и удостоверение.
– Это и есть ваш сын?
– Он самый…
Офицер посмотрел на Алешу и коротко скомандовал:
– Товарищ Казарин, ваше удостоверение! Алексей протянул офицерскую книжку.
– Обязательно явитесь в комендатуру отметиться.
– Есть!
Машина въехала на территорию Кремля, миновала Оружейную палату, повернула налево, затем во внутренний двор Большого Кремлевского дворца, и притормозила возле Боярского подъезда. Казарины поднялись на третий этаж, прошли по Чугунному коридору и остановились у четвертой двери. Отец отпер дверь и вошел в комнату.
– Ну что ж вы, сударь? Так и будете стоять на пороге?
Лешка не торопился входить. Он погладил косяк, хранивший карандашные отметинки роста, и только после этого переступил порог. Как будто ничего не изменилось с тех пор. Все та же небольшая двухкомнатная квартира под Теремными палатами с окнами во двор Большого Кремлевского дворца. В одной из комнат по-прежнему гордо возвышалась единственная достопримечательность их скромного жилища – старинный стеллаж красного дерева, на котором рядами стояли книги. Книг было много, но, как и до его отъезда, располагались они строго по разделам: медицина, археология и история. В этом отец был педант. И Лешку приучил ставить прочитанную книгу в отведенное для нее место. На стеллаже непривычно пустовала лишь верхняя полка.
– А куда подевался радиоприемник? – спросил Лешка.
– Пришлось сдать. Приказ Совнаркома.
– Зачем?
– Боятся, что мы с тобой станем жертвами вражеской пропаганды.
Отец тем временем налил воду в таз и взял полотенце.
– А ну, снимай сапоги – я ногу твою обследую. Лешка сел на кровать, снял яловый сапог и засучил брючину галифе. Отец ощупал колено, по которому растянулся широкий шрам, тяжело вздохнул и достал из ящика какую-то мазь. Лешка сбросил показную суровость и тихо спросил:
– Бать, не томи. Давай приговор.
Но Казарин-старший молча смазал поврежденное место, крепко перетянул бинтом и поднялся.
– Ну?
– Что «ну»? Через неделю будешь бегать, как братья Старостины. Это я вам, сударь, гарантирую.
Лешка испустил вздох облегчения.
– А авиация?
– Найдется кому летать.
Отец вытер руки и вдруг спросил:
– Как там Василий? Небось не роняет самолеты, как некоторые?
Вот чего не хотелось Лешке, так это ворошить ту глупую
Лешка надел сапог и хмуро ответил:
– Василий Сталин – как положено: отличник боевой и политической. Вот увидишь, скоро будет полком командовать.
Лешка подошел к стеллажу и небрежно взял том с надписью «Археология СССР».
– Оставил все-таки? – В вопросе чувствовался невольный укор.
Отец молча кивнул.
– Зря! Говорил тебе – выброси. С этим покончено раз и навсегда. И бесповоротно!
– Ну и хорошо. Сам теперь и выбрасывай. Алексей машинально стал перелистывать книгу и вдруг наткнулся на фотографию. На него, улыбаясь, смот рела Таня Шапилина. В руках – коньки, в глазах – безмятежное счастье. На обороте надпись, сделанная Таньки-ной рукой: «Александровский сад. Зима 1938». Лешка помолчал немного и поднял глаза на отца. Но тот словно ничего не заметил.
– Пап, я сделал свой выбор и ни о чем не жалею.
Глава 2
Утром следующего дня Лешка Казарин помогал отцу в правительственном гараже. Он и в детстве не один раз бывал в этих боксах. В такие дни, копаясь в моторах, помогая чистить детали или накачивать шины, Лешка чувствовал себя почти взрослым. Иногда ему попадало за нерасторопность от отцовских сослуживцев, но он не хныкал и жаловаться отцу не ходил. Знал, что в гараже его любили, а если гоняли, то это так, для порядка. Как же иначе? Доверяй, но проверяй. Лешке доверяли, в противном случае не узнал бы он, что в одном из боксов гаража особого назначения расстреляли в 18-м году Каплан – эту гадину, покушавшуюся на Ленина. Слышал Казарин и смачный рассказ старого водителя о том, как упал в обморок поэт Демьян Бедный, напросившийся посмотреть казнь. Все это происходило когда-то здесь, в небольшом дворе бывших царских конюшен, пристроенных к подножью Теремного дворца.
Неожиданно кто-то из водителей произнес:
– Ничего себе! Шапилин!
Казарин-старший отложил инструмент и посмотрел в сторону арки, выходящей на Коммунистическую. К ним приближались несколько человек в военной форме. Впереди шел Петр Саввич.
Все бросили работу, и только Алешка продолжал натирать и без того блестящий бампер «паккарда». Грозный и всемогущий Шапилин направился прямо к нему и остановился напротив, ожидая, что он, как и все в гараже, вытянется по стойке «смирно!». Однако Лешка, быстро отдав честь, продолжал работать как заведенный. Такого нарушения субординации в гараже давно не помнили. Наступила зловещая тишина. Ее нарушил вопрос Шапилина:
– Что, офицер, повышаешь квалификацию? Сопровождающие подобострастно засмеялись, желая подчеркнуть остроумие своего начальника. А Шапилин продолжал измываться:
– Ну что ж, объявляю благодарность.
Алексей медленно отложил тряпку, вытер руки и тихо, с вызовом произнес:
– Служу Советскому Союзу.
Его взгляд был открыт и очень спокоен. И тут от шапи-линской выдержки не осталось и следа. Петр Саввич побагровел и закричал на весь гараж:
– Твои ровесники кровь на фронтах проливают, а ты, значит, машинку трешь?