Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
Подошедшие туда красные отряды нанесли кубанским «кадетам» поражение. Тем пришлось, бросив обозы, по бездорожью уходить в горы к станице Калужской. После жаркого боя, в котором приняли участие даже спешно вооружённые обозники и члены Кубанской рады, станица была взята. Здесь к атаману Филимонову и генерал-майору Покровскому прибыл конный разъезд Добровольческой армии.
14 марта в соседнем со станицей ауле Шенджий состоялась встреча командного состава Добровольческой армии и белых кубанцев. На встречу прибыли генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Романовский и Эрдели. Вопрос
Накануне Корнилов с Алексеевым обсудили свою позицию на переговорах:
— Лавр Георгиевич, мне думается, что Филимонов и Быч будут стараться сохранить свою автономию.
— Отделять Кубань от России мы им не позволим. Убедим.
— Убеждать придётся молодого генерала Покровского, который ещё два месяца назад ходил в штабс-капитанах. Он будет от кубанцев на переговорах.
— Его то, Михаил Васильевич, убедить будет проще всего.
— Этот казачий воздухоплаватель человек дела. Он не выступает на митингах, а с начала года насмерть бьётся с большевиками.
— Вы правы. Покровский - человек Белого дела...
Шенджийский разговор начался как деловая встреча командного состава Добровольческой армии с командиром Кубанского белого отряда. Корнилова прежде всего интересовала практическая сторона: состояние кубанских добровольцев, их численность и организация, вооружение. Только потом он сказал, обращаясь к Покровскому:
— Мы готовы влить белые кубанские войска в состав Добровольческой армии при одном непременном условии.
— Каком именно?
— При полном подчинении ваших войск командующему армией.
Последние слова смутили казачьего генерала. Он сразу же начал возражать против такого требования:
— Но правительство Кубанской области желает иметь собственную армию. Это соответствует конституции края...
— Господин генерал! О какой конституции Кубанского края может сейчас идти речь, когда кругом льётся кровь?
— Всё же я просил бы сохранить самостоятельность белого Кубанского отряда.
— Почему вы так цепляетесь за его самостоятельность? Ведь он имеет, как вы сами знаете, совершенно невоенную организацию.
— Кубанские добровольцы сроднились с отрядом, привыкли к своим начальникам. Всякие перемены могут вызвать у них недовольство.
— Такого быть не может. Ведь все они военные люди. Все в офицерских и казачьих погонах.
— И всё же я настаиваю на сохранении Кубанского отряда при передаче его в оперативное подчинение командующему Добровольческой армии.
Тут Алексеев, до этого молча слушавший, вспылил:
— Полноте, полковник. Простите - генерал-майор. Извините, не знаю, как вас и величать. Люди тут ни при чём, — мы знаем, как они относятся к этому вопросу. Просто вам не хочется поступиться своим самолюбием.
После этих слов Корнилов поднялся с лавки и внушительно сказал Покровскому:
— Одна армия и один командующий. Иного положения я не допускаю. Так и передайте своему правительству.
Докладывать Кубанскому правительству генерал-майору Покровскому не пришлось: оно уполномочило его принять решение о соединении двух белых сил. Хотя вопрос формально оставался
Прощаясь с Покровским, Алексеев как можно дружелюбней сказал:
— Не держите на нас с Лавром Георгиевичем обиду за резкость. Просто время такое, не для рассуждений.
— Обиды нет. А под Ново-Дмитриевской вы убедитесь в том, чего стоят мои добровольцы.
— Не устоит красный фельдшер Сорокин?
— Бой - не митинг, где этот есаул из Лабинского полка может перекричать любого оратора.
— Вы лично этого Сорокина знаете?
— Нет. Но наслышан много. Его даже местные большевики из советов опасаются...
Станица Ново-Дмитриевская была взята без помощи кубанских добровольцев - отчаянной атакой Офицерского полка генерал-майора Маркова. Он не стал дожидаться начавшейся в пять часов утра переправы через речку Партизанского донского казачьего полка и подхода застрявших где-то в черноземной грязи батарей. Марков решил за всех сам:
— Ну, вот что, батальонные. Ждать нам некогда. Тут все подохнем на морозе в поле. Идём в станицу.
И Офицерский полк, развёрнутый в цепь, двинулся по пахоте, ещё подернутой ночным ледком, к Ново-Дмитриевской. С её окраины ударил огонь пулемётов и винтовок. Добровольцев выручило то, что немалая часть красного отряда, не ожидавшего столь внезапной и бесстрашной атаки, грелась в ту морозную ночь по домам...
Утром красные войска со стороны соседней станицы Григорьевской беспорядочно атаковали Ново-Дмитриевскую, но были отброшены. Алексеев, наблюдавший за боем в бинокль, только и сказал своему адъютанту:
— Алексей, ты только посмотри на этих сорокинцев. Запалу много, а нет ни одного толкового поручика.
— Извините, Михаил Васильевич, но офицеры у красных есть.
— Может, и есть. Особенно прапорщики из студентов-социалистов. Только им надо поучиться командовать ротами и полками. Это ведь наука...
После проигранного боя красные батареи со стороны Григорьевской стали обстреливать оставленную станицу. Так продолжалось все дни, пока белые оставались в Ново-Дмитриевской. Батареи добровольцев молчали: снаряды были на исходе.
Через день после боя в Ново-Дмитриевскую приехали представители Кубани на новое совещание по поводу соединения двух армий - Добровольческой и Кубанской. Хотя армиями они были только по названию.
Как оказалось, краевое правительство и законодательная рада «политической» ситуацией в своих войсках не владели. Перед ними в станицу прискакали два добровольца из отряда генерала Покровского: совсем молодые пехотный подпоручик и казачий хорунжий, но оба с Георгиевскими крестами. Попросились к командующему, но Корнилов в это время находился на передовой, в марковском полку. Прибывших в станичном правлении, где разместился армейский штаб, принял Алексеев.