Алексей Баталов. Жизнь. Игра. Трагедия
Шрифт:
Без комментариев, господа либералы.
…Бугульма нынче – большой город Республики Татарстан, насчитывающий почти сто тысяч населения. Вот лишь некоторые его достопримечательности. Доходный дом купца Ш. Л. Хакимова – великолепное здание с куполом и шпилем на крыше, ставшее визитной карточкой города. Бугульминский краеведческий музей. Литературно-мемориальный музей Ярослава Гашека (этот знаменитый чехословацкий писатель в Гражданскую войну, в 1918 г., был красным военным комендантом Бугульмы, о чем оставил красочные воспоминания). Памятник Ярославу Гашеку. Памятник бравому солдату Швейку. Мемориал Вечной славы. Памятник трактору «Фордзон». Мемориальный комплекс и обелиск 352-й Оршанской дивизии, сформированной в городе осенью 1941 года. Паровоз-памятник «Л-1765» («Л-9669»), установленный в честь 100-летия станции Бугульма и открытия
И все же главной городской достопримечательностью является Бугульминский государственный русский драматический театр. При входе в него висят две таблички. На одной написано: «Здание построено в 1897 году как Народный дом. Здесь 23 февраля 1918 года на открытом заседании Временного Исполнительного Комитета Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в присутствии рабочих, солдат гарнизона, бедноты города Бугульмы была провозглашена Власть Советов. В 1935 году здесь был открыт русский драматический театр. В 1941 году на сцене театра выступал Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов». Другая сообщает: «Постановлением правительства Республики Татарстан от 26 февраля 2008 года Бугульминскому государственному русскому драматическому театру присвоено имя народного артиста СССР Алексея Баталова».
В истории отечественной культуры мне неведом аналог этому уникальному событию. Ведь, помимо всего прочего, театр был назван именем артиста Баталова при его жизни…
Возвращение в Москву
О существовании этого стихотворения В. Маяковского «Три тысячи и три сестры» Алешка Баталов, конечно же, не знал, когда, восторженный, возвращался с мамой и братишками домой. А все равно душа его напевала под стук вагонных колес именно эти, такие известные чеховские слова: «В Москву! В Москву! В Москву!» Столица встретила парнишку разительными переменами во всем. Казалось, даже конфигурации улиц изменились. А уж сверстники изменились просто до неузнаваемости. Толстый сосед по парте, носивший кличку Буржуй, стал худым, как жердь. Всегда нарядный и прилизанный классный ябеда превратился в замызганного хулигана. Баталов тоже вырос из всех довоенных вещей, поэтому в школу поначалу ходил в солдатской шинели, приобретенной еще в Бугульме, в кирзовых ботинках и флотских брюках клеш, подаренных раненым матросом опять-таки в бугульминском госпитале. И конечно же, курил безбожно дешевые папиросы. Худому и рослому Алеше продавали курево безо всяких проблем.
Школу по Лаврушинскому переулку, в которой Баталов учился до войны, разрушила почти до основания немецкая бомба. Поэтому его перевели в школу № 12, напротив кинотеатра «Ударник». Ничем особым Алексею она не запомнилась, за исключением одного, откровенно говоря, почти что чрезвычайного события, о котором сам Баталов впоследствии вспоминал так: «Однажды в коридорах нашей школы появились какие-то странные люди. Странные потому, что они никак не были похожи ни на родителей, ни на учителей, и внимание их было направлено не туда, куда смотрят обычно всякие комиссии, посещающие школы. Этих посетителей приводили в классы во время уроков и быстро и таинственно уводили в коридор. Тем не менее к концу занятий вся школа гудела, словно улей. Еще бы, таинственные посетители оказались киношниками! Они выбирают ребят для съемок! Но на съемки якобы приглашают только хороших учеников. А я даже отдаленно не соответствовал этому понятию. Утром
В павильоне стояла декорация, изображающая класс школы. Итак, мы снова попали за парты, но теперь все было, как говорят дети, «понарошку». В этой декорации снимался один из первых эпизодов фильма «Зоя», который ставил Лев Оскарович Арнштам. Нас одели в подходящие для съемки костюмы, привели в павильон, рассадили за партами. Всем, и мне в том числе, хотелось быть поближе, чтобы получиться вместе с актрисой Галей Водяницкой, которая играла Зою. Начались съемки. Несколько дней кадрик за кадриком снимался практически один эпизод. Мы все сидели и сидели на тех же местах и смотрели, как снимаются актеры. Честно говоря, тогда, со стороны, это показалось мне до глупого просто. Ну, ходят, ну, говорят слова, все как в жизни, только свет сильный. Сидя за партой, я уже в уме прикидывал, как бы я сыграл тот или иной кусочек. И у меня получалось ничуть не хуже, чем у настоящих актеров.
Но случилось так, что в один прекрасный день понадобилось кому-то из учеников сказать несколько слов. Выбор, видит бог, совершенно случайно пал на меня, возможно, как самого рослого. Ничем же другим я в те поры не отличался. Объявили перерыв. В одно мгновение я выучил нехитрую фразочку, которую должен был говорить. Ходил затем по темному коридору и на разные лады повторял свой нехитрый текст. И всякий раз это получалось у меня легко, естественно, просто. Чего там греха таить, в душе я уже предвкушал и успех, и удивление режиссера, и восторг моих друзей, и еще многое чего другое, но непременно все очень приятное. Перерыв меж тем кончился, всех позвали в павильон.
– Ты запомнил слова, которые должен говорить? – спросил меня режиссер.
Ответил я утвердительно и даже не стал их произносить, чтобы не портить эффекта. К моему лицу подъехала камера и пододвинули осветительные приборы, оператор поставил кадр. Когда вчерне все было готово, режиссер попросил тишину. Мои друзья притихли, рабочие оставили свои занятия. Оператор спрятался за камерой. Загорелся свет, и все, кроме ярких глаз фонарей, утонуло в темноте. В эту последнюю секунду я еще верил в успех! Где-то совсем близко прозвучал голос Арнштама:
– Пожалуйста, не смотри в аппарат, спокойно скажи нам эту фразочку. Ну, начали…
И все… Дальше начался позор. Слова, которые только что в коридоре с такой легкостью слетали с моих уст, стали неуклюжими и тяжелыми, как сырые картошки. Они едва помещались во рту. Голос провалился, я почувствовал, какое идиотское у меня выражение лица.
– Очень хорошо, успокойся, давай попробуем еще раз, – мягко сказал режиссер и подошел ко мне. Я все понимал и боролся с собой, как с чужим человеком, но чем дальше, тем становилось хуже. Как попугай, с голоса, я с трудом научился произносить знакомые слова. Но тогда руки и плечи окаменели. Мне подставили стульчик, я вцепился в него руками. Стало легче, но глаза против моей воли полезли в аппарат. И так было до тех пор, пока рядом не поставили дощечку, на которую я жадно смотрел. Ступни мои ограничили палочками, потому что плюс ко всему я, оказывается, еще переступал ногами и вываливался из кадра.
По-моему, когда в джунглях ловят змею, приспособлений и ухищрений требуется куда меньше того, что понадобилось для меня, говорящего эту проклятую фразу. К счастью, моих товарищей отправили домой раньше и моего позора никто из них не видел. Вся школа затем с нетерпением ждала выхода картины на экран. Я же боялся этого дня больше, чем экзаменов. Я бы отдал все на свете, чтобы только никому никогда не показывали моей «игры». Но пришел день, и на огромном стенде «Ударника» появилось огромное слово «Зоя». Мы сорвались с уроков. Конечно, я совершенно не хотел идти в кино, но было неудобно перед ребятами.