Алексей Константинович Толстой
Шрифт:
Он был тогда помощником сторожа, и у него глуповатый вид.
Я попросил его открыть мне, и я отыскал комнату и стул, на который я сел, как во время о но. Он спросил меня, не родственник ли я прежнему сторожу? Я отвечал: „Да, немного“. Потом я посетил сад, и, к его удивлению, я ему указал место, где прежде было стрельбище, и затем различные перемены, которые произошли с 1840 года. Это мне напомнило удивление швейцара дома Шиллера в Веймаре, когда я вернулся в него после тридцатипятилетнего отсутствия и расспрашивал о различных лицах 26-го года.
— Но вы у меня спрашиваете о лицах, которые давно умерли, — сказал он мне. — Как же вы?
Тем не менее я не отчаиваюсь найти
Я поручу это моему другу, старому лодочнику Франжи, и если она не умерла, я пойду навестить её».
В начале 1841 года А. К. Толстой снова меняет место службы. Он переводится младшим чиновником Второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Своему непосредственному начальнику, знаменитому литератору Владимиру Фёдоровичу Одоевскому, новоиспечённый служащий сразу же пишет:
«Ваше сиятельство,
Несколько дней тому назад меня официально известили, что я прикомандирован к Вам для помощи в занятиях по Канцелярии. К несчастью, упорная лихорадка заставляет меня сидеть дома и не позволяет приступить к исполнению моих обязанностей. Если бы, однако, Вам было угодно поручить мне какую-нибудь работу, которой я мог бы заниматься у себя, я с величайшим удовольствием взялся бы за неё и приложил бы все усилия, чтобы быть Вам полезным. Надеюсь, не будет нескромностью с моей стороны, если я попрошу Вас поручить мне что-нибудь, относящееся к закону о майоратах, закону, о котором я давно мечтаю.
Примите, Ваше сиятельство, уверения в глубоком уважении
Вашего покорного слуги графа Алексея Толстого».
Каков был результат этого письма — неизвестно.
Лет с двадцати Алексей Толстой сделался заядлым охотником. Эту страсть он пронёс через всю жизнь, причём главной для него была медвежья охота. Впрочем, не чурался он и мелкой дичи, но всё же предпочитал лесных великанов — медведей и лосей. Среди представителей многочисленной охотничьей корпорации (а охотой увлекались и цесаревич Александр Николаевич, и молодые литераторы Иван Тургенев и Николай Некрасов) репутация Толстого сомнениям не подвергалась. Он был метким стрелком и любителем «брать» медведя на рогатину. В то время медведи встречались и под Петербургом в окрестностях Ораниенбаума, и в брянских лесах, окружающих Красный Рог.
Охота на медведя с рогатиной требовала отчаянной смелости, большой силы и хваткой изворотливости. Рогатина представляла собой длинную палку вроде копья, с заточенным металлическим оконечником; некогда это было боевое оружие, но со временем стало использоваться только в поединке с «косолапым». Охотнику надо было выждать, когда разъярённый зверь бросится на него; в мгновение ока он упирал под углом рогатину в землю, и медведь натыкался на остриё всей своей мощью. Обычно под остриём вставлялась поперечина, за которую зверь хватался обеими лапами, и тем глубже железо вонзалось в его тело. Нужно было точно рассчитать момент, иначе медведь одним ударом ломал рогатину, и тогда уже охотнику угрожала смертельная опасность. Алексею Толстому везло, он избежал могучих медвежьих лап, а на его счету было более сотни убитых медведей.
В Красном Роге до последнего времени бытовала легенда о поединке Алексея Константиновича Толстого с медведем. Правда или нет — сказать трудно. Сам поэт ни о чём подобном никогда не рассказывал. Якобы однажды в лесу он неожиданно наткнулся на медведя, а ходил охотиться на вальдшнепов и совершенно не был подготовлен к подобной встрече. К тому же случилось это всего в трёх верстах от усадьбы и никогда медведи так близко не подходили. Два выстрела в зверя только разозлили его. Ничего не оставалось делать, как только укрыться, и Толстой спрятался за стволом большой ели. Но медведь всё видел, поднялся на задние лапы и попытался лапами вытащить противника. Алексей Константинович схватил их обеими руками и крепко сжал. Около получаса он не разжимал «тиски», пока не почувствовал,
Настоящий охотник не может не быть внимательным наблюдателем природы. А. К. Толстому довелось стать свидетелем многих, казалось бы, невероятных случаев из жизни лесных обитателей. Одно удивительное происшествие описано им в небольшом рассказе «Волчий приёмыш»:
«1839 года, весною, был я свидетелем такого странного случая, какому в летописях охоты едва ли отыщется подобный. В Черниговской губернии, Мглинского уезда, в селе Красном Рогу лесничие донесли мне, что нашли убитую волчицу. Охотиться без ведома моего у меня запрещено, и я тотчас отправился в означенное урочище удостовериться, не чужими ли охотниками убита волчица.
При осмотре оказалось, что она не застрелена, но зарублена топором или другим каким-нибудь острым орудием; сосцы её наполнены были молоком, и по всему было видно, что она недавно издохла. Я упоминаю об этих подробностях не потому, что считаю их важными, но чтобы не пропустить ни одного из обстоятельств, сопровождавших необыкновенное явление, которое мне случилось видеть.
Переворачивая волчицу с боку на бок, услышал я недалеко от себя сильный писк и вскоре заметил, что он выходит из волчьей норы или (по тамошнему местному выражению) язвы. Бывшие со мной охотники, по приказанию моему, раскопали язвуи вытащили из неё, одного за другим, шесть маленьких, едва прозревших волчат. Я уже хотел удалиться с этой добычей, как услышал в той же язве ещё другой, совсем особенный писк. Мы продолжали копать и, к величайшему удивлению своему, нашли в самой глубине маленькую лисичку, которая казалась немного старше волчат и была почти одного с ними роста. Я пустил всех семерых на землю, возле убитой волчицы, и они все семеро стали по ней ползать.
Волчата и лисичка жили у меня довольно долго в большой дружбе; они ели и спали вместе. Иногда только лисичка, будучи старше и проворнее, обижала волчат.
Сколько я ни старался узнать, каким образом она очутилась в волчьей норе, я не мог придумать для сего удовлетворительного истолкования. Ясные признаки показывали, что нора была первоначально лисья. Известно, что волки часто выгоняют лисиц из их жилищ и сами селятся на их место.
Может быть, волчица изо всех маленьких лисичек, бывших в завоёванной норе, выбрала одну и вскормила её со своими детьми; может быть, она пощадила её по ошибке; может быть ещё, она нарочно оставила всех найденных ею лисичек, вскармливала их собственным молоком и сама понемногу ими питалась. Предоставляю естествоиспытателям и старым опытным охотникам решение этого вопроса.
Кем и как была убита волчица, осталось мне также неизвестным».
Летом 1841 года А. К. Толстой был командирован к своему дяде Василию Перовскому. Ему пришлось испытать на себе все прелести путешествия по печально знаменитым русским дорогам. Своему сослуживцу Оскару Радену он писал из Оренбурга: «От Москвы до Нижнего — ни одной почтовой лошади; дороги, превосходящие всё самое чудовищное, что может создать самое горячечное воображение: до Владимира — якобы шоссейная дорога, каждый камешек которой по объёму соответствует булыжнику петербургских мостовых, а по своей форме — артишоку; провалившиеся мосты, насыпи, размытые весной во время ледохода и сохранившиеся до сего времени in status quo (в прежнем положении. — В. Я.); беспрерывные дожди и грозы, а для переправы через Волгу и Каму — какие-то жалчайшие лодчонки и, наконец, в довершение бедствий — прочно слаженный экипаж, который ломается 11 раз в течение 20 дней, — такова история наших злоключений».