Алексей Константинович Толстой
Шрифт:
Однако в 1840-е годы молодой поэт выступил со стихами в печати лишь однажды. В журнале «Листок для светских людей» (1843. № 40) им без подписи опубликовано стихотворение «Серебрянка» (интересно отметить, что оно сопровождалось рисунками известного художника Григория Гагарина):
Бор сосновый в стране одинокой стоит; В нём ручей меж деревьев бежит и журчит. Я люблю тот ручей, я люблю ту страну, Я люблю в том лесу вспоминать старину. «Приходи вечерком в бор дремучий тайком, На зелёном садись берегу ты моём! Много лет я бегу, рассказать я могу, Что случилось, когда на моём берегу, Из сокрытой страны я сюда прибежал, Я чудесного много дорогой узнал! Когда солнце зайдёт, когда месяц взойдёт И звезда средь моих закачается вод, Приходи ты тайком, ты узнаешь о том. Что бывает порой здесь в тумане ночном!» Так шептал, и журчал, и бежал ручеёк; На ружьё опершись, я стоял одинок, И лишь говор струи тишину прерывал, И о прежних я грустно годах вспоминал.Серебрянка — ручей в материнской усадьбе Блистово, следовательно, поэт вспоминает детство. Несмотря на то, что в стихах явно ощутимы лермонтовские мотивы, дебют следует признать удачным. Но по не совсем понятной причине А. К. Толстой ещё долго продолжал оставаться поэтом «для себя».
Именно в эти годы создана одна из самых знаменитых его баллад (если не самая знаменитая!) — историческая баллада «Василий Шибанов». Её сюжет заимствован из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Поскольку А. К. Толстой строго следует первоисточнику, приведём рассказ историка: «Князь Андрей Курбский… начальствуя в Дерпте, сей гордый воевода сносил выговоры, разные оскорбления; слышал угрозы; наконец сведал, что ему готовится погибель. Не боясь смерти в битвах, но устрашённый казнию, Курбский… ночью тайно вышел из дому, перелез через городскую стену, нашёл двух осёдланных коней, изготовленных его верным слугою, и благополучно достиг Вольмара, занятого литовцами. Там воевода Сигизмундов принял изгнанника как друга, именем королевским обещая ему знатный сан и богатство. Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном (Иваном Грозным. — В. Н.): открыть душу свою, исполненную горести и негодования. В порыве сильных чувств он написал письмо к Царю; усердный слуга, единственный товарищ его, взялся доставить оное, и сдержал слово: подал запечатанную бумагу самому Государю, в Москве, на Красном крыльце, сказав „от господина моего, твоего изгнанника, князя Андрея Михайловича“. Гневный Царь ударил его в ногу острым жезлом своим; кровь лилась из язвы, слуга стоял неподвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать письмо Курбского…
…Иоанн выслушал чтение письма и велел пытать вручителя, чтобы узнать от него все обстоятельства побега, все тайные связи, всех единомышленников Курбского в Москве. Добродетельный слуга, именем Василий Шибанов (сие имя принадлежит Истории) не объявил ничего; в ужасных муках хвалил своего отца-господина, радовался мыслию, что за него умирает. Такая великодушная твёрдость, усердие, любовь изумили всех и самого Иоанна» [17] .
А. К. Толстой, если сравнить текст его баллады и вышеприведённое повествование Карамзина, с первого взгляда не отступает от исторической правды. Но он как бы не замечает нравственного аспекта. Курбский — этот борец за справедливость и «рыцарь без страха и упрёка» — ни минуты не колеблясь, обрекает своего верного слугу на мучительную смерть. Такова логика действий «русского эмигранта 16-го столетия» (по словам Фёдора Достоевского); и немногим отличались от Курбского подобные ему эмигранты последующих веков, писавшие пасквили о России из «безопасного далека». Недаром Иван Грозный в ответном письме Курбскому обмолвился: «Устыдися раба твоего Шибанова»; он стоит морально много выше своего родовитого господина. Но Алексей Толстой, сосредоточившись на диалоге Курбского и царя, как бы отказывается понимать, кто по-настоящему герой его баллады.
17
Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1843. Кн. III. Т. IX. С. 34–35.
Тогда же А. К. Толстой новаторски осовременил излюбленный жанр романтической поэзии. Среди его ранних стихотворений особняком стоит сатирическая баллада «Богатырь» — первый опыт на том пути, где он достиг замечательных успехов. Она посвящена злу, охватившему Русь своими цепкими щупальцами. Стремясь поправить финансовое положение страны, правительство ввело систему винных откупов; инициатором был министр финансов Егор Франциевич Канкрин. Производство спирта и вина было передано в частные руки, и в результате кабаки стали множиться подобно грибам после летнего дождя. Как на грех, откупщиками оказались ловкие дельцы почти сплошь с нерусскими фамилиями, которые сказочно богатели, а крестьяне пропивались до нитки.
По русскому славному царству, На кляче разбитой верхом, Один богатырь разъезжает И взад, и вперёд, и кругом. Покрыт он дырявой рогожей, Мочалы вокруг сапогов, На брови надвинута шапка. За пазухой пенника штоф. «Ко мне, горемычные люди, Ко мне, молодцы, поскорей! Ко мне, молодицы и девки, — Отведайте водки моей!» Он потчует всех без разбору, Гроша ни с кого не берёт, Встречает его с хлебом-солью, Честит его русский народ. Красив ли он, стар или молод — Никто не заметил того; Но ссоры, болезни и голод Плетутся за клячей его. И кто его водки отведал, От ней не отстанет никак, И всадник его провожает Услужливо в ближний кабак. Стучат и расходятся чарки, Трёхпробное льётся вино, В кабак, до последней рубахи, Добро мужика снесено. …………………………………. Стучат и расходятся чарки, Рекою бушует вино, Уносит деревни и сёла И Русь затопляет оно.Стоит ли удивляться, что в печать это стихотворение долго не могло попасть. А. К. Толстой попытался опубликовать его в 1859 году, но оно было не пропущено цензурой. Балладу «Богатырь» удалось напечатать только в 1867 году, когда система винных откупов уже отошла в прошлое; она была отменена в 1861 году.
Постепенно в литературных кругах имя Алексея Константиновича Толстого становилось известным. Как уже говорилось, его стихи в печати не появлялись, но он охотно читал их при всяком удобном случае и в благожелательной аудитории. Большое значение для его становления как поэта сыграла четырёхмесячная командировка в Калугу в середине 1850 года. А. К. Толстой был причислен к комиссии сенатора В. Д. Давыдова, на которую была возложена ревизия дел в Калужской губернии, поскольку на губернатора Николая Михайловича Смирнова (мужа Александры Осиповны Смирновой-Россет) поступали многочисленные жалобы и обвинения в лихоимстве. Например, сын генерала Ершова обвинял губернатора в том, что под его нажимом отец совершил дарственную своей дочери Софии, бывшей замужем за Аркадием Россетом, братом жены губернатора, и этим лишил его наследства.
Однако все подобные доносы оказались несостоятельными, и репутация губернатора Смирнова не пострадала в глазах общества. Губернаторша Смирнова-Россет сумела на время сделать Калугу интеллектуальным оазисом. Она следовала советам Гоголя, с которым переписывалась; одно из своих писем к ней Гоголь включил в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», озаглавив «Что такое губернаторша». Несколько раз Гоголь был её гостем. Его очередной приезд в Калугу совпал с пребыванием там Алексея Толстого. Молодой поэт встретил нового Гоголя; он уже не был прежним простодушным весельчаком, легко откликавшимся на шутку и делившимся многочисленными юмористическими воспоминаниями. Гоголь стал немногословным и всё чаще вдавался в проповеднический тон, не говорил, а вещал. Однако и сейчас его можно было расшевелить; Гоголь заметно оживился, когда речь зашла о народных песнях, которые назвал «редкими самородными перлами» и даже спел две украинские народные колыбельные:
Ой, спы, дитя, без сповытгя. Пока маты з поля прыйде…И другую:
Ой ходыть сон по ульньци, В билесенький кошильньци; Слоняется, тыняетця…А. К. Толстому он сделал своеобразный подарок, продекламировав ему песню:
Пантелей-государь ходит по двору, Кузмич гуляет по широкому, Кунья на нём шуба до земли, Соболья на нём шапка до верху, Божья на нём милость до веку. Сужена-то смотрит из-под пологу, Бояре-то смотрят из города, Боярыни-то смотрят из терема. Бояре-то молвят: чей-то такой? Боярыни молвят: чей-то господин? А сужена молвит: мой дорогой!