Алена и Аспирин
Шрифт:
— У меня никогда не было ни собак, ни кошек, ни хомячков, — отчеканил Аспирин.
— Не любите животных?
— Я занятой человек. Я чувствую ответственность за живое существо, не хочу запирать в пустой квартире, — Аспирин потер ладони. — Консьержу платим каждый месяц… И куда смотрел?
— Один мужик себе охрану поставил на машину, — пробормотал младший, будто вспоминая. — При несанкционированном запуске мотора из водительского сиденья выскакивал шип сантиметров десять… Ну и угораздило одного пацана, сломал замок, залез в тачку, заводит мотор…
— А вы поищите
— Никто вас не обвиняет, — пробормотал старший опер.
А младший отвел глаза.
— Я отказываюсь в это верить.
— Почему?
— Потому что если допустить хоть на минутку, что игрушечный медвежонок убивает собаку в подворотне и потом кромсает грабителей… Тогда надо верить во все, что угодно. В ведьм, экстрасенсов, Гарри Поттера, Деда Мороза…
— Никто тебя не заставляет верить в Деда Мороза, — сказала Алена. — Можно… я на кухне съем чего-нибудь? А то я с утра — только две конфеты «Тузик»… Меня дядя Вася угостил.
Аспирин отыскал в морозилке пакет пельменей, поставил на огонь кастрюлю с водой. Уселся за чисто вытертый стол — слишком чисто. Сам он такого блеска никогда не устраивал.
— Можно еще меда? — тихо попросила Алена.
— Для Мишутки? — ухмыльнулся Аспирин. — Чтобы ему сподручнее было людей потрошить?
— Не надо, — Алена отвела глаза. — Если бы они не закрылись в комнате, он бы точно распотрошил. У него инстинкт.
— Странно, что он на ментов не напал, — Аспирин забросил пельмени в кипящую воду. — Он у тебя сотрудникам милиции сопротивление не оказывает?
— Я рядом была, когда они вошли в квартиру, — сказала Алена. — И кричала — Мишутка, не бойся… Я понимаю, тебе смешно…
— Мне смешно?!
— Ты не веришь в обыкновенную вещь. А настоящее чудо, которое случилось на твоих глазах… не заметил. И не удивился. А… он не увел меня за собой. Он меня отпустил. Позволил остаться здесь. И он дал мне струны! Это чудо. Еще и потому чудо, что доброе.
На кухне сделалось тихо.
Был поздний вечер. Час назад закрылась дверь за ментами, проводившими следственные действия долго и дотошно. В конце концов Аспирин подписал протокол и получил разрешение затереть наконец кровь на полу собственной квартиры. Убирать вызвалась Алена; она работала тряпкой молча и умело. Прихожая и гостиная понемногу теряли сходство с мясницкой. Ковер Аспирин скатал и вынес в коридор. Не знал, что делать с диваном, но Алена ухитрилась снять чехлы с диванных подушек и затолкать их в стиральную машину. Машина, получив задание на долгую стирку, катала и пережевывала красные тряпки, выполаскивала и снова принималась жевать. Все равно придется выбросить, думал Аспирин, слушая приглушенное хлюпанье пены.
— А я так устала, что даже радоваться как следует не могу, — пробормотала Алена.
Аспирин выудил пельмени из кипящего бульона. Нашел в холодильнике
— Ешь.
— Спасибо, — у нее дрожали ноздри, она в самом деле была очень голодна. — А ты?
— А меня тошнит, — сообщил он.
Алена не стала задавать вопросов. Склонилась над тарелкой, принялась сперва дуть изо всех сил, а потом есть. Полтора десятка пельменей исчезли, не успев как следует остынуть.
— Ты крови совсем не боишься? — вполголоса спросил Аспирин.
Девчонка помотала головой.
— Почему? — Аспирин уперся в стол локтями.
— Потому что я совсем не боюсь смерти, — спокойно отозвалась Алена. — А ты что подумал?
Аспирин молчал минуты три. Алена успела отрезать себе ломоть хлеба и начисто вылизать тарелку.
— А я что, боюсь? — спросил он наконец совсем тихо.
— Конечно, — Алена откинулась на спинку стула, блаженно перевела дыхание. — Ты боишься. Здесь все боятся. Почти все. Все знают, что умрут.
— А ты?
— А я не умру, — Алена улыбнулась. — Я знаю, что все живые. Все живое. И смерти нет. Нигде.
— Кто тебе такое сказал? Расскажи мне подробнее… Почему ты говоришь — «здесь»? Может, вы… там, со своими… товарищами… ждете конца света? И перехода в иной мир?
Алена больше не улыбалась. Взяла тарелку, отнесла к раковине, потом вернулась и смахнула со стола крошки.
— Там у тебя диски, — сказала, откручивая горячий кран. — Я, когда убирала, видела… Ты много слушаешь музыку?
— На вопросы старших надо отвечать, — сообщил Аспирин. — Не увиливай. Кто этот твой… «не человек»? Сэнсей? Учитель? Наставник? И что у него за право — отпускать тебя или не отпускать? И на каком, черт возьми, языке вы говорили?
Алена вымыла тарелку. Сняла с полки баночку меда, поставила на стол:
— Я сейчас Мишутку принесу…
— Не смей! — рявкнул Аспирин.
Алена остановилась в дверях:
— Что?
— Он весь в кровище, — тоном ниже сказал Аспирин.
— Он чистый. На нем ни пятнышка. Ты же видел.
— Я не хочу его больше видеть, — сказал Аспирин. — Сделай так, чтобы он не попадался мне на глаза. Иначе я его выкину в мусоропровод.
Алена помолчала. Ни слова ни говоря, взяла мед со стола, ложку из посудного ящика, бросила укоризненный взгляд на Аспирина и удалилась из кухни.
Аспирин включил телевизор. Ведущий программы новостей молол какую-то чушь; Аспирин переключился на музыкальный канал, сделал звук погромче и почти сразу ощутил облегчение.
Он хорошо знал этих ребят. Команда была настолько непопсовая, что никак не могла нормально раскрутиться. Лидер их, Костя, брал вдохновение всюду, где плохо лежало: этнические напевы, сыгранные на глиняной свистульке в сопровождении жесткого металлического бэк-граунда, обретали в Костином исполнении почти симфоническую глубину. Энергия, изливавшаяся со сцены в зал, топила публику в волнах экстаза. В «Куклабаке» команду приняли хорошо, но только один раз. Говорят, хозяин, сам поколбасившись от души, наутро обронил что-то вроде: «Это для маргиналов»…