Алена и Аспирин
Шрифт:
— Кто порезал тех бомбил в моем доме? Я своими глазами…
— Им внушили, что на них напало чудовище. Может, они, защищаясь, друг друга порезали. А может… Ты знаешь, что если утюг приложить — ожог будет, хоть утюг и холодный? Ты знаешь, как у людей после тех сеансов рубцы рассасывались, седые волосы снова чернели — слышал о таком?
Аспирин взялся за голову. Перед глазами качнулись обрывки распиленной цепи наручников.
— Ой блин, — сказал Вискас. — Ты так и ходишь?
— А толпе что-то внушить в одну секунду, привлечь внимание… целой толпе народу…
— Когда? — Вискас нахмурился.
Аспирин рассказал. Вискас закурил новую папиросу, сокрушенно покачал головой:
— Во дает девка. Ей стадионы собирать — мало будет. Ты видел, Леша, полные стадионы сомнамбул? Я видел.
— Почему я везунчик? — глухо спросил Аспирин.
— Потому что дело против тебя закрыто.
— А? Значит было дело?!
— А как же, — благодушно ухмыльнулся Вискас. — Уклонение от налогов в особо крупных, убийство по неосторожности, еще кое-что… Я тут ни при чем, так что не смотри так. Я, наоборот, сделал все, чтобы тебя отмазать.
— Убийство по неосторожности?!
— Я же говорю — закрыли.
Аспирин молчал, пытаясь осмыслить его слова.
— А может, и к лучшему, — задумчиво предположил Вискас. — Спровоцировали ее наконец-то проявить себя при свидетелях. Так, чтобы махровым цветом. Чтобы ясно было, откуда ноги растут.
— Приступ ужаса, — шепотом сказал Аспирин. — Прямо… шок.
Вискас покивал:
— Ходячее психотропное оружие, вот что такое твоя Алена. И, понимаешь, кто-то ведь ее натаскал за то время, за те пару месяцев, когда она из интерната смылась, а к тебе еще не пришла. Скорее всего, тот чудак, о котором ты писал в газете, что «зеркало инеем взялось».
Аспирину вдруг сделалось стыдно. За ту дурацкую статейку-«письмо».
— Когда она в следующий раз пойдет в переход играть? — по-деловому осведомился Вискас.
— Не знаю.
— Вот что, Леша. Как увидишь, что она куда-то собралась без медведя — позвони мне.
— С какой стати? И… подожди, а почему без медведя? Ты что, все-таки веришь, что мишка — монстр?
— Она верит, вот в чем все дело. Нельзя подставляться. От внушения такой силы трудно уберечься, если даже психически здоровых мужиков скручивает, как котят.
— А если бы не скрутило? — спросил Аспирин. — Если бы они меня… Куда бы, кстати, повезли?
— Да ладно, — Вискас затянулся. — Проехали.
Аспирин опустил голову. Благодушие Вискаса не радовало его, а сообщение о моментально заведенном и молниеносно закрытом деле не вызывало доверия. Блеф? Сказка?
— Она придумала себе сказку, — пробормотал Вискас. — Про мир, из которого она якобы пришла, про брата, которого ей якобы надо спасти. Ну вот хочется мелкой, чтобы у нее был брат. Надо ее к психиатру хорошему, и, конечно, этот первомайский интернат — такое, прости Господи, очко…
— Погоди, — сказал Аспирин. — Я чего-то не понял — так она мне дочь или нет?
Дождь перестал.
Аспирин шел дворами, едва волоча ноги.
Вот эта
Вернее, ходил — до происшествия с собакой.
Он миновал арку, задержав дыхание — непреодолимо воняло мочой. Вышел в следующий двор. Мусорный бак стоял на прежнем месте, на краю его облезлым изваянием возвышался кот.
Аспирин прошел дальше — к детской площадке. Теперь здесь никого не было, в раскисшей песочнице стояла лужа, к скамейке прилип мокрый листок рекламной газеты.
Аспирин замедлил шаг и остановился. А чего он, собственно, ждал? Что они сидят здесь и ждут допроса?
Дворник, пожилая изможденная женщина с крашеными хной волосами, собирала гнилые листья железным веером на длинной ручке.
— Скажите, пожалуйста…
Женщина обернулась.
— В этом дворе у кого-то есть бультерьер?
— А что, опять покусали? — охотно отозвалась женщина. — Тут у нас вечно… По двадцать собак в одном подъезде, а бультерьеров три или четыре. Ребенка в прошлом месяце зашивали вот… Сволочи. Что хотят, то и делают! Уж и подписной лист собирали, в милицию, а они приезжают — тех дома нет. Собаку то увезут в село, то привезут, а ментам рассказывают, что сдохла.
Женщина говорила и говорила. Листья под ее железной метлой казались шоколадными.
— Если покусали, сразу в милицию идите. Я с ней говорю — она только матом обложит, и все.
— Спасибо, — сказал Аспирин и побрел к выходу со двора.
За его спиной хлопнула дверь подъезда.
— Абель, стоять! — раздался на весь двор знакомый голос.
Мимо Аспирина, не обращая на него внимания, пронеслось к мусорному баку животное, похожее на фаршированный бледный чулок. Кот, сидевший на краю бака, исчез, будто его и не было.
Растворился.
— Что случилось? — спросила Алена.
Перед его приходом она занималась. На тонкой шее висела ставшая привычной подушечка.
— Да так, ничего…
— На тебя напали? Угрожали?
— Нет.
— Наручники снял все-таки?
Он посмотрел на свои руки. В кармане у Вискаса совершенно случайно оказался подходящий ключ. Наверное, он всегда его с собой носит.
«Ей нужен хороший врач, — уговаривал Вискас. — Твоя она дочь или не твоя — ты же не можешь бросить ее вот так, оставить все, как есть? Ей нужен врач, она расслабится и сама расскажет, кто ее и зачем к тебе подослал. А может, ее и не подсылал никто, а мать ей рассказывала, есть, мол, у тебя отец, Гримальский Алексей Игоревич, а такого Гримальского в адресной книге найти — нефиг делать. Она же одинокая, сирота, в общем-то, да еще с отклонениями. Нет, она талантливая, она просто феноменальная девка, но что толку, если она даже учиться не хочет? И со скрипкой ничего не выйдет: через неделю она решит, что брата надо вызволять как-то по-другому, мантры петь, к примеру. Не-ет, Леша, ею должен заниматься специалист…»