Аленький цветочек
Шрифт:
Иван налил бархатно-красное вино в чисто отмытые стопки:
– Ну что ж… будем знакомы…
– Ой! – спохватилась Рита. – Вот именно. Маргарита Даниловна.
– Иван Степанович.
Чокнулись. Выпили.
Существует целая наука о том, какое вино с какой едой следует подавать. Надо прислушиваться к рекомендациям и советам этой науки, чтобы не осрамиться перед гостями, выставив под селёдку ликёр…
Но.
Следует также помнить, что главное во вкусе вина – это не кислота, не терпкость, не сладость и подавно не градусы, а трудно описываемое словами, однако безошибочно ощущаемое благородство. И если таковое имеет место быть, вино с равной лёгкостью уживается и с салатом «оливье», и с шашлыками, и со сладким десертом…
– Прелесть какая. – Рита поставила стопку и запустила чайную
– Я сейчас! – И опять убежала.
– Дело хорошее, – одобрил Иван, когда она вернулась в толстых, домашней вязки носках. А Рита, вновь усевшись за стол, съела ещё ложку торта и, словно прочитав мысли гостя, негромко ответила на его невысказанный вопрос:
– Я вообще-то в разводе…
– А я вдовец.
В Ритиных глазах отразилась цепочка мгновенных сопоставлений. Насколько мог судить Иван, совершенно правильных.
– Царствие Небесное… – Её пальцы коснулись и сжали его руку, лежавшую на столе. Рита вновь наполнила рюмки благородным кагором: – Земля пухом… Давайте помянем…
Выпили. Помянули. Помолчали. Потом Рита спросила:
– Она… там работала?
Иван пожал плечами:
– Там даже тел не нашли. Одна копоть по стенкам. – Он говорил самым будничным тоном, без желваков на щеках и трагического надрыва, но после месяца на цветочном посту Рита хорошо понимала, какова была цена его спокойствию. А он вздохнул и добавил: – Ребёнка мне обещала.
– Господи!.. – ахнула Рита. И… отчаянно, неконтролируемо разревелась.
Её собственная, очень давнишняя, первая и единственная беременность завершилась абортом. Дело было на первом курсе; отцу ребёнка, Ритиному ровеснику, «проблема» оказалась без надобности. («Всё правильно, – хмуро подумал Иван. – Уложить девчонку в постель, позабыв от восторга натянуть элементарный презерватив, – это мы мигом. А взять на себя мужскую ответственность за будущего ребёнка и за ту, что сделала тебя, сопляка, мужчиной, – это нет, это нам ещё рано, это мы ещё маленькие…») Саму Риту… о нет, мать не тащила её насильно в больницу, не угрожала выгнать из дому. Хотя лучше бы угрожала. Тогда Риту, может, спасли бы природные упрямство и гордость. А так… Постоянная промывка мозгов – тихие материнские слезы под лозунгом «я для тебя… я на трёх работах… чтоб выучилась… а ты!» – возымела должное действие. Плюс косые взгляды соседок, которым, конечно, до всего было дело: «Яблочко от яблоньки…» Соседки помнили Ритину мать точно в таком же положении; Ритин отец, проходивший под кодовым названием «Данила-мастер», тоже предпочёл кануть в безвестности. И наступил день, когда на вопрос равнодушного врача в женской консультации: «Аборт делать будешь?» – Рита тихо выговорила: «Да…» И жизнь пошла дальше своим чередом. Учёба, работа, замужество. Когда выяснилось, что детей иметь Рита категорически больше не может, супруг оформил развод. Матери, жившей в Луге, она с тех пор звонила реже и реже…
Всё это она вывалила Скудину задыхаясь, всхлипывая и икая. То есть в «мирной жизни» Рита, конечно, давно своё горе пережила. Не падала в обморок при виде играющих на улице ребятишек, не глядела с тоской вслед молодым мамашам с колясками. Коллеги (далеко не по рынку) прозвали её «железной леди», и было за что. Но… вот случается же. Синдром попутчика в поезде, которого не увидишь назавтра и которому именно оттого изливаешь всё самое сокровенное. А если он ещё и сознаётся в сходной беде?! И вот коротнуло. И вот прорвало. И понесло…
– Училась-то где? – спросил Иван. Он передвинул свою табуретку и обнимал плачущую женщину, гладя по голове. Рита, переставшая притворяться Поганкой, была очень даже симпатична ему. Нежное, не испорченное «боевой раскраской» лицо, ухоженная фигурка… И под футболкой на ней совсем ничего не было
Рита честно ответила:
– В ЛИАПе… [23]
Вот это было не совсем в точку: Кудеяр ждал, что она упомянет филфак или скорее даже журфак. А впрочем… чем только наши технари нынче не занимаются. От бескормицы-то.
23
Ленинградский институт авиационного приборостроения (бывший). Нынешнее название этого вуза авторам выговорить не под силу, хотя один из них там и учился.
– Ты, – посоветовал Иван, – на базаре своём поосторожней смотри. За деньги они… маму родную, не то что тебя.
Рита в последний раз утёрла платочком слезы и сопли и собралась было отстраниться, но возле Ивана Степановича было до того тепло и надёжно, что отстраняться расхотелось, и она осталась сидеть как сидела. Только спросила:
– А сам-то чем занимаешься?
Иван усмехнулся:
– А я этот их институт охраняю.
Звук, раздавшийся со стороны коридора, он услышал гораздо раньше Риты. Это было тяжёлое, полновесное шлёпанье водяных капель. И производили его вовсе не талые хлопья, исступлённо молотившие по отливам с той стороны. Нет! Не атакующая автоматная дробь, а этакие шаги Командора. Неторопливые и неотвратимые.
Кап… Кап. КАП.
И раздавались они изнутри квартиры, из маленькой комнаты.
– У тебя там что, фрамуга открыта? – насторожился Иван.
– Мамочки!!! – Рита вывернулась из его рук и, снова потеряв тапки, пулей вылетела из кухни.
Иван подоспел следом, когда она уже зажгла в комнате свет.
– Мамочки, – ахнула Рита.
Кобры выползают из нор
Картина, открывшаяся их глазам, действительно повергала в отчаяние. Было полностью ясно: квартирный полтергейст нарочно вводил Риту в заблуждение, притворялся паинькой и усыплял её бдительность, чтобы сполна отыграться именно теперь. По полу во всё возрастающем темпе стучала капель, грозившая перейти в потоп, если не в камнепад. Дальний угол потолка густо пропитался водой, уподобившись перевёрнутому болоту. Штукатурка на глазах разбухала, всерьёз подумывая обваливаться. В нескольких оформившихся центрах собирались, то и дело срываясь вниз, крупные капли. Пахло тёплым, мокрым и затхлым. «Бирма. Сезон дождей…» – подумал Иван. Спасибо хоть это была просто вода. Не кровь, например. А то мало ли что в наше просвещённое время может протечь с потолка.
Но так или иначе, готовый извергнуться гейзер сочился прямо на кое-как застланную кровать. Старую, железную, выкрашенную голубой и серой краской и казённую до последней заклёпки. Древнее шерстяное одеяло, прикрывавшее сетку, было уже полностью мокрым. Рита стояла перед кроватью на коленях и силилась вытащить из-под неё угодивший в «зону затопления» большой чемодан. Чемодан принципиально не поддавался. Скудин отстранил женщину, нагнулся и выволок упрямца наружу. Это оказался даже не совсем чемодан, а натуральный дорожный сундучок довоенного образца. Фанерный, с четырьмя деревянными рёбрами по крышке и дну. Жизнь явно била его, но до сих пор сундучок оказывался прочней. И стало ясно, почему Рита никак не могла его вытащить: весил он уж точно раза в полтора побольше её самой. «Что там у неё, интересно? Кирпичи золотые?..» Рита между тем бросилась в ванную (где – о Господи! – до сих пор благоухало чудесной импортной пеной!) и примчалась обратно с тряпкой и пластмассовым тазиком. Taзик тотчас отправился на кровать, а тряпкой она принялась бережно протирать спасённый сундук. «Действительно, золотые…»
С потолка на кровать звучно шлёпнулся первый кусок штукатурки. Потом ещё и ещё.
Иван уже понял, что в этой маленькой комнате было устроено нечто вроде склада. Почти никакой мебели, сплошные ящики и коробки. Все как одна тяжеленные. «Тоже с драгоценностями небось», – подумал он, помогая Рите переставлять и перетаскивать их подальше от опасного места. Вслух же сказал:
– Иди аварийку вызови, что ли.
Рита чуть не плакала. Нет, такой пакости от квартирного домового она всё-таки не ждала. Болтовня это всё, будто полтергейстам якобы свойственно некоторое благородство!