Алёша Карпов
Шрифт:
И он со злорадством назвал несколько фамилий красногвардейцев, которые пришли на работу после его провокационного объявления.
Священник разгладил пушистую бороду и тоже назвал до десятка фамилий.
— Богохулители! Клятвопреступники!.. — со злобой говорил Авдей. — Христос простит тем, кто уничтожит семя фараоново…
Фамилии подлежащих аресту стал называть Баранов. Он свирепо двигал челюстями и после каждой фамилии прижимал ноготь к столу.
— Раздавить! Раздавить негодяев!.. Кооператив захотели?!
Наибольшее количество фамилий назвал Рихтер. Он готов был записать каждого, кто хотя бы раз выступал на собрании или митинге.
Когда решили, что записаны все, кого можно было записать, слова попросил Абросим.
— Есть тут, господа, еще один человек, которого мы упустили. Не здешний он, не заводской. Нашенский. Но если правду сказать, так это не чета тем, кого мы записали, а всем большевикам большевик! Он, кажется, здесь когда-то мальчишкой с отцом работал. Карпов Алексей…
Рихтер изумился:
— Что вы говорите? Не может быть?! Это тот, что Жульбертона предал?..
— Да… Да… Самый этот!..
— Где же он? Где?! — с волнением спросил Рихтер.
— У доктора у вашего живет. В больнице был, а теперь доктор его у себя на дому держит.
— У Феклистова? — удивился Рихтер. — Смотрите, какой подлец! Я считаю, господа, что Феклистова следовало бы самого включить в список. По-моему, он вполне заслуживает этого…
— Но ведь Феклистов — тесть моего племянника, господин Рихтер! Разве вы об этом забыли? — возразил Барабанов.
Рихтер недовольно посмотрел на купца, но, подумав, решил уступить. Зато Карпова записали первым.
Передавая список приехавшему ночью начальнику карательного отряда, Рихтер говорил:
— Мы подходили, господин есаул, очень осторожно. Здесь записаны только большевики. При составлении списка присутствовал священник.
Алексея арестовали первым. Трое полицейских привели его к есаулу со связанными руками. Алеша сразу понял, где он.
— Ну большевик, — закричал есаул, — попался?!
— Да, — с негодованием ответил Алексей. — Попался. Только не знаю, за что. Ваши люди ведут себя, как бандиты. Они за это ответят…
— Ах вот как!.. — злобно выругался есаул. — Молодой, да ранний?! Ну, что ж… Мы и не с такими справлялись.
Он махнул рукой казакам и взял бутылку самогона.
Отрядники били связанного Алешу до тех пор, пока он не потерял сознания.
После допроса Алешу бросили в полуподвал. Придя в себя, он с глухим стоном отполз к стенке, лег вниз лицом на избитые руки и стиснул чудом уцелевшие зубы.
Снова, уже в который раз, смерть грозила ему. Алексей знал, что есаул не выпустит его живым. Нужно было или готовиться к смерти, или искать пути к спасению.
Кругом стонали избитые люди, но каждый раз, когда дверь открывалась, в нее вталкивали все
Новички, увидев избитых людей, жались в дальний угол и, чтобы успокоить себя, переговаривались.
— Отпустят. Поиздеваются и отпустят…
— Ясно, отпустят. Разве мы виноваты?..
— Отпустят, только куда?
— Ловко надул нас чужак. «Возвращайтесь, вам не будет сделано никакого зла». Сволочь!..
— Эх! — вздыхали в другом углу. — Жена дома, двое ребят. За что, спрашивается?
— А у меня отец, семьдесят ему. «Ты говорит, Миша, смотри, не нюнь. Веди себя по-рабочему». А сам плачет…
На третий день, когда все арестованные были избиты до полусмерти, Алешу снова вызвали на допрос.
«Вцеплюсь в горло и не отпущу, — решил Алеша. — Все равно умирать»…
Но его повели не туда, где допрашивали, а к Рихтеру на квартиру. В прихожей указали ему в угол, на стул. За дверью громко говорили. Алеша прислушался:
— Директория не может обеспечить настоящей борьбы с Советами, — говорил, судя по акценту, один из иностранцев. — Скоро в Сибири будет организовано новое правительство. Оно и назначит верховного правителя. Генерал Нокс и мой дядя Лесли Уркварт будут представлять Англию. Они уже здесь, в России.
«Петчер, — догадался Алеша. — Племянник Уркварта!..»
— Кого же намечают верховным правителем? — спросил кто-то заискивающим тоном.
— Что же намечать, — ответил Петчер. — Адмирал Колчак только что был в Англии, а затем и в Америке. Вопрос решен окончательно.
Разговоры за дверью на некоторое время прекратились. Звенела посуда. Там, как видно, пили.
— Итак, господин есаул, — снова послышался голос Петчера, — значит, завод наш вы почистили?..
— Да. Собрал по списку всех. Полностью!..
— Что же вы думаете делать с ними дальше?
— Десятка полтора-два расстреляем, а остальные и от того, что получили, будут годика два бока чесать.
Снова зазвенели стаканы.
— Конечно, — продолжал Петчер. — Гуманность — это большое дело. Но сейчас, господин есаул, мне кажется, она, кроме вреда, ничего принести не может.
— К черту гуманность! — прохрипел пьяный есаул. — Я никогда не был гуманным.
— Ну, раз так, — обрадовался Петчер, — значит, вы и решение свое об этих бандитах должны изменить и всех их одной меркой смерить.
— Расстрелять! — рявкнул есаул. — Если хотите, велю всех расстрелять.
— Нет… Нет! Что вы? Так нельзя, — возразил Петчер. — Без надобности компрометировать себя и нас не следует. Тем более, что у вас есть и другие возможности.
— Правильно, — поддержал предложение Петчера кто-то. — Ни в коем случае никто не должен знать, что мы принимаем в этом деле какое-то участие. Расстрелять их здесь, это было бы очень опрометчиво.