Алешкина любовь. Простая история.
Шрифт:
— Баба с возу — кобыле легче! — флегматично сплевывает мужчина в телогрейке.
Красное вечернее солнце спустилось так низко, что каждая кочечка на дороге стала отбрасывать черную резкую тень, и дорога от этого стала казаться еще более разбитой и ухабистой.
По дороге катится бричка. В ней сидят Сашка и Лыков. Молчат.
— А ты словно воды в рот набрал! Слово вымолвить боится! — заворчала Сашка. — Никакой помощи, а
— Чего же тебе помогать? — усмехнулся Лыков. — Ты и сама орать горазда. Таким языком лапти, плесть можно.
Сашка пристально посмотрела на него, покачала головой.
— Ох, Егор! Недобрый ты человек! Хотела бы я знать, о чем ты, например, по ночам думаешь?
— А ты? — хмыкнул Егор.
— Мало ли! У меня забот полон рот… Да вот у тебя, вижу я, об артельном деле сердце не заболит, нет!
— Ну, для артельных дел день есть! — сердито ответил Егор, но тут же снова хмыкнул и подтолкнул ее в бок. — А ночь господь бог для других дел сотворил, смекаешь?
— А ну тебя! — презрительно скривила губы Сашка. — Песок скоро посыплется, а туда же — кобелиные мысли из головы выкинуть не можешь.
Егор обиделся и отвернулся…
…И еще какое-то время ехали они молча. Потом Сашка вдруг встрепенулась.
— Слышь-ка, Егор! А ведь бригадир этот тракторный не иначе как пьяница!
— С чего это ты взяла?
— Да вы, мужики, все пьяницы. Слышь, я вам сама на свои вдовьи денежки сколько хошь водки куплю, а ты уговори его, чтоб он, значит, нам эти гильзы раздобыл, и без очереди, а?
— Лихо! — качнул Егор головой. — Значит, ты мне такое производственное задание даешь?
— Даю!
— Ну что ж, — заулыбался Егор. — Это дело по мне!
Сашка тоже засмеялась, потом рассеянно глянула на зеленеющее поле озими, мимо которого они проезжали, и вдруг схватилась за вожжи.
— Тпру! Стой!
— Чего ты?
— Смотри! — показала она на поле. — Овцы! А ну, давай поймаем — и штраф!
Она спрыгнула с брички и обернулась к нему.
— Ну, чего ждешь?
Егор из-под ладони посмотрел на поле…
— Да ну, — протянул он. — Разве их поймаешь?
— А я говорю, надо поймать! Хватит баловства. Постановление специальное об этом есть. Давай-давай, заходи справа, а я отсюда… Ну, какого ты?
— Нет уж. Сама говорила, стар я. Чего ж мне теперь по полю сигать? Лови, коль побегать охота! — насмешливо ответил Егор и не двинулся с места.
— Ах, так? Ну, погоди же…
Сашка побежала к овцам. Егор насмешливо поглядел немного, как она гоняется за ними, неторопливо достал кисет и стал скручивать цигарку.
А когда стал закуривать, глянул нечаянно на поле и… застыл. Сашка поймала овцу и тащила ее к дороге.
Спичка догорела и обожгла пальцы. Егор вскрикнул, замахал рукой и снова
— Помоги, что ль, черт! — запыхавшись, крикнула Сашка.
Егор суетливо соскочил с брички, услужливо бросился помогать ей.
— Давай кнут, свяжем ноги, чтоб не выпрыгнула, — приказала Сашка.
Егор переступил с ноги на ногу и спрятал кнут за спину.
— Слышь, Васильевна, — медленно начал он и полез в затылок. — Ты уж не серчай, моя это овца-то…
— Ах, вон оно что? — протянула Сашка. — Тем лучше. Ну-ка, дай сюда кнут…
— Ну полно… Неловко будет, понимаешь, я все-таки твой заместитель.
— Ничего. Хорошо получится. Раз уж тебя оштрафуем — другим и подавно неповадно будет…
— Ссориться хочешь? — угрожающе спросил Егор.
— Ничего, поссоримся для общей пользы…
— А чего нам ссориться-то, — вдруг вкрадчиво заговорил Егор. — Сама знаешь — кум с кумой ссорился, а на блины ходил…
— Давай кнут, говорю! — рассердилась Сашка. — Нечего зубы заговаривать. Ты мне не кум, и я не кума.
— Правда? — прищурился Егор. — А я думал, мы все ж таки родня.
— Что-о?
— Ты свои мысли-то по ночам, про которые давеча говорила, сама обдумываешь аль Ванька мой тебе пособляет?
Сашка вздрогнула, как от пощечины, опустила глаза, рука ее судорожно вцепилась в загривок овцы, и вся она сникла.
А Лыков шагнул вперед и дотронулся кнутовищем до ее руки.
— Ну, нечего с чужой овцы шерсть драть! Свою наживи!
Сашка отвернулась и, забыв про бричку, побрела прямо по дороге. А Лыков, поглаживая овцу, насмешливо и торжествующе смотрел ей вслед.
Медленно переставляя ноги, точно неся большую тяжесть, подошла Сашка к своей избе.
А когда вошла, то увидела за столом Василису и Ивана. Перед ними стояло блюдо с капустой, хлеб и поллитровка.
— А, Сашка! — расплылся в улыбке Иван. — А мы вот тут с мамашей твоей калякаем. Нашли, как видишь, общий язык, — подмигнул он на бутылку и скомандовал. — Ну-ка, садись с нами! — и добродушно шлепнул ее по заду.
Сашка вздрогнула и вдруг со всего маху влепила ему пощечину.
— За что? — ахнул Иван, хватаясь за щеку.
— За все! — ответила Сашка, влепляя вторую. — За любовь! За ласку! За подлость твою! За папашу твоего поганого! За горе мое вдовье! — Пощечины сыпались одна за одной. Иван, закрываясь рукой, пятился к двери. А Василиса с улыбкой кивала головой в такт пощечинам. Она не видела, что лицо Сашки залито слезами.
Правление. Сашка с суровым и непреклонным лицом, строго вглядываясь в лица членов правления, медленно говорит: