Альфа Центавра
Шрифт:
— Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай, приходит ли знакомая блондинка-а-а, но чувствую, что смотрит на меня соглядатай, да не простой, а:
— Невидимка.
Глава 54
И Контакт был. Нет, Распутин не появился на стене, как живое кино, но и на словах был живее всех живых, как Мастер и Маргарита Михаила Булгакова:
— Более, чем кино. — Ибо это было кино не перед нами, а прямо онлайн, что значит:
— В нас. План Распутина был прост:
— Уговорить, обитателей отеля Ритц —
— Забыли про Троянского Коня, — а сами выйдем за ворота и возьмем его. Стали думать, кого послать.
— Я не могу, — сказал Эсти, — они находятся не в ситуации истины, и не поймут моего парадного костюма.
— Маскарадного, ты хотел сказал, — вякнул Фрай, и икнул.
— Налей ему соку.
— Только вина-а, — опять пропищал Фрай, как будто он был попугаем, а не Эст.
— Он не в состоянии, ты заморозил его в холодильнике, а для сугреву нельзя, как говорится:
— И так пьян.
— Зря я оставил ему.
— Ты оставил ему вина? Зачем, не надо было.
— Я оставил воду, но, видимо, он смог превратить ее в вино, ибо:
— Что ни пьет — всё кажется ему:
— Как Хеннесси. — Вроде бы хорошая привычка, но правильно говорят: всему надо знать меру. Сам я тоже не могу пойти, у меня нет ноги, раз, и к тому же там Дроздовский, который питает ко мне личную ненависть, и Васька, который начнет придумывать, что:
— Это я украл у него бриллиант Сириус, с помощью которого можно всегда улететь на Альфу Центавра, даже если вы никогда там не были.
И знаете почему, говорят? Когда-то мы все там были, и в ее базе есть о нас приветственное завещание:
— Принимать всех беглецов с Земли, несмотря на небольшие различия во взглядах. И знаете почему? Земные различия там даже ценятся, но не более, чем любовь к Флорентийским стейкам против любви к доисторическим Цыплятам Табака, хотя помню, как подавали их в Национале.
— Как? — спросил Фрай, чем обнаружил некоторое просветление сознания. И добавил: — Если ответишь правильно, я пойду за конем. В том смысле имеется в виду, что уговорю ритцевцев идти войной на Елену и Котовского. Амер заколебался, потому что понимал: если не угадает, то не просто придется идти самому, и быть там избитому, плененному, но еще и заставят отдать и Камергершу, казни надо которой он так долго и с наслаждением ждал. Фрай, конечно, не прочитал его мысли, так как спьяну, как обычно, не мог разобрать строк, а закрыть один глаз ладонью не мог, так как опирался этой рукой о стол, чтобы не сползти на пол, а в другой уже держал рюмку Хеннесси, хотя никто ему не подавал не только Хеннесси, но и обычной шотландской самогонки под названием:
— Лошадиный виски. — Тем не менее, не наугад, а ненароком сказал:
— Возьми с собой Камергершу.
— Та не-е! Лучше ты ее возьми.
— Даришь?
— Дарю бесплатно. Хотя и за небольшое вознаграждение.
— Какое?
— Можно я изобью ее, прежде чем вы отравитесь на презентацию в Ритц.
— И больше ничего?
— У тебя есть деньги.
— Пришел перевод от Клары
— Мне не нужны деньги, — ответил Фрай, — ибо сказано:
— И так всё дадут. Сами.
— Жаль, мне очень хотелось ее избить, иначе душа горит.
— Но почему? — удивился даже попугай. — Она как-то связана с Котовским, который отрубил тебе ногу? Или опозорила тебя когда-то на приеме у английского посланника?
— Именно, именно! Мы бьемся из последних сил, как рыба об лед, а она, видите ли:
— Царя лю-би-ла-а! — так бывает? Вот и хочу избить ее:
— За вранье.
— Я думаю, она говорит правду, потому что была баронессой, или что у них есть еще там.
— Правда? То-то чувствую, при виде ее рука так и тянется к двадцатизарядному маузеру.
— Давайте поступим так, — сказал Эст, — для облегчения твоей совести устроим прямо здесь дуэль. Ты и она, ты с маузером — она с кольтом, и будет то, что чем, я думаю, и она:
— Так долго мечтала.
Привели Камергершу, точнее, принесли, лицо ее было измазано помидорами и перезревшими баклажанами, ноги не держали.
— Ты че? — спросил ее Амер-Нази, — устала, что ли, стоять там? Я думаю, лучше прикончить ее просто так, — он вынул из деревянной кобуры свой именной маузер с надписью Ф. Почему Эф, он и сам не знал. Но если заслужил — принял, и считал эту Фэ началом предложения:
— Феноменальному стрелку. — Но Фрай посчитал уместным напомнить ему, что сам подписал этот приказ о награждении Тро именным двадцатизарядгным маузером немецкого производства.
— Ты хоть понял, мил человек, что этот маузер не турецкий, как все? Или по крайней мере, многие.
— Т-теперь понял, товарищ-барин Ф-Фрай.
— Вот в следующий раз, как захочешь меня обмануть, сначала повтори про себя три раза:
— Дабл Фэ.
— Дабл Фэ, — сказал Амер, но поинтересовался: — Это как неизбежное зло, что ли?
— Так и понимай, — спокойно ответил Пьяный Мастер.
Ей тоже выдали двадцать патронов, но так как Кольт был 45 калибра, то имел в барабане всего шесть пуль, при быстрой стрельбе можно оказаться в ситуации, когда перезаряжать уже не будет времени.
Патроны-то есть, но уже, как говорится:
— Не про вашу честь.
— Мне нужна фора, — сказал Амер, — у меня одной ноги нет.
— Что ты хочешь? — спросил Эсти. — Еще патронов?
— Нет, патронов у меня на нее хватит, но хотелось бы три раза выстрелить, так сказать: априори.
— До начала соревнований? — переспросил Фрай.
— Именно, умный ты мой человек.
— Хорошо, но какой выкуп ты дашь за эти три выстрела? — спросил уже Эсти.
— Я вам не ручной кролик — дашь-баш — я сам всё возьму, чё нам ждать дары-то, которых никогда не будет, — и тут же три раза выстрелил в лежащую на полу Камергершу. Первый раз она не успела повернуться, но Амер промазал, пуля отскочила от мрамора под ковровым покрытием и чуть не перебила Фраю руку. Он уставился на разбитую рюмку, которую держал, но пока не выдал никакой констатации. Эспи сказал: