Альфа-ноль
Шрифт:
Несмотря на то что «рукопашный бой» я так и не изучил, это не мешало мне разделывать Бяку в восьми схватках из десяти. Начало сказываться количество высокоразвитых атрибутов. Хоть ступень просвещения у товарища выше, по прочим параметрам он явно отстает. Да и навык не развит до максимального уровня, а на начальных от него толку немного.
Упырь, глядя на мои успехи, начал поговаривать, что толку от него мало. Мол, мне надо подыскать учителя, который будет круче и опытнее. Пусть подтянет мой рукопашный бой за плату. При этом и знаки навыков чаще выпадать будут, ибо шанс их получения
Пообедали мы на берегу. И, как это у нас принято, пообедали плотно. Тут же начала одолевать сонливость, но подремать не получалось. На запах рыбы налетела какая-то мелкая мошкара. Кусаться она не кусалась, но покоя не давала.
Пришлось отойти подальше, к самой оконечности косы, где и развалились на брезенте. Здесь было хорошо: теплые камни снизу, солнце напекает сверху и никаких насекомых.
Я не такой уж соня. Это просто издержки быстрого поднятия параметров ПОРЯДКА. Двадцать один максимальный атрибут за пару недель — это реактивный темп, что не может не сказываться. Даже аристократу, живущему на всем готовеньком, столько и за несколько месяцев не набрать. Но я сильно отстал в развитии, вынужден теперь наверстывать на максимальной скорости. Вот и приходится есть, как пара взрослых, и спать тоже за двоих.
Но не валяться же до вечера? Поднялись спустя неполный час, вернулись к плоту, отчалили.
Повели его по маршруту, освоенному вчера. Почти не глядя, отталкивались шестами, заводя плот вверх, а затем отправляя его к середине протоки. Он по инерции достиг ямы, где начал разгоняться на течении.
— Глянь, чего это они? — удивленно спросил Бяка, глядя в сторону берега.
Обернувшись, я увидел, как от рыбацкого сарая бегут двое: малой Татай из банды Карасей, и Рурмис — двоюродный брат их вожака. Причем он явно гнался за пацаном. А тот мчался во весь опор, зачем-то размахивая руками.
— По-моему, он пытается нам что-то сказать… — неуверенно протянул я, глядя на непонятную сцену.
Бяка при этих словах столкнул якорь в воду, и тот быстро пошел ко дну, разматывая грубый канат.
А Рурмис как раз нагнал Татая, ухватил, оторвал начавшего кричать мальчишку от земли, да так и замер, держа его на весу и уставившись при этом на нас нехорошо. Мне и раньше его взгляд не нравился, а сейчас не нравился в десять раз сильнее.
Не переставая на нас таращиться, Рурмис передвинул руки, обхватил шею Татая и жестко сдавил, начал душить. Причем не в шутку, прекрасно видно, как глаза у бедолаги полезли из орбит.
— Ты что творишь, придурок?! — заорал я.
В ответ Рурмис гадливо осклабился, продолжая жестоко издеваться над мальчишкой.
Закипая от гнева, я ухватился за якорный канат:
— Бяка, помогай! Надо разобраться с этим уродом!
— Да сами разберутся, — пролепетал упырь, явно не горя желанием конфликтовать с заклятым недругом.
— Делай, что тебе говорят! Он же его убьет! Да он с ума сошел!
Канат потянулся как-то очень уж легко. Неудивительно, ведь якоря на нем не оказалось. Только тут я понял, что мы так и не остановились, нас продолжало сносить вдоль косы.
Ухватился было за шест, но до дна
Лопасть с печальным хрустом отломилась и начала быстро удаляться. Я попытался достать ее шестом, в сердцах высказав:
— Да как ты так умудрился, Бяка!
— Н-не знаю… — растерялся товарищ. — Она сама. Я даже сделать не успел ничего. Вообще ничего. Сама она.
Оглянувшись, я увидел, как Рурмис, продолжая душить обмякшее тело Татая одной рукой, другой машет нам, прощаясь. И рожа у него при этом отвратительная как никогда. Откровенно издевается.
— Да что за дела! — воскликнул я, лихорадочно оглядываясь. — Надо как-то выгребать.
Мы проносились метрах в пятнадцати от скалы, на которой стояла фактория, но с таким же успехом до нее могло оказаться все сто. Глубина слишком большая и течение здесь, на сужении, сильное. Разве что прыгать, бросая все добро на произвол судьбы и рискуя нарваться на матерых кайт, коих возле Камня в начале лета предостаточно.
Бяка, присев, потеребил канат и мрачно заявил:
— Подрезан.
— Да я понял. И весло эта сволочь сломала. Но зачем он так? Смысл? Если он еще и Татая убил, это ведь вообще конец. Если сильно повезет, ему только руки переломают.
— Да, — злорадно протянул Бяка. — Мы сейчас быстро вернемся и все расскажем Гуго. И ему прямо сейчас руки ломать начнут. А может, и повесят.
Глядя вперед, я покачал головой:
— Быстро не получится. Правый берег — сплошной обрыв, на него нам не залезть. А до левого еще как-то добраться надо. Он далеко, а река тут глубокая. Шестами не достанем. Да и моста с той стороны нет, придется кричать и руками махать, чтобы эти слепые на башне нас заметили.
— Почему слепые? — удивился Бяка.
— Да потому что на их глазах такое происходит, а они не видят. Или… или Рурмис откуда-то знал, что не увидят.
— Как он мог это знать?
— Без понятия. Но он был слишком уверен в себе. Он никогда так себя не вел. Я не понимаю, что происходит, но на психа он не похож.
— Ты не знаешь его, — чуть ли не с шипением заявил Бяка. — Он всегда был гадким. Всегда.
Продолжая всматриваться вперед, я не видел ни единой возможности выбраться на правый берег. Все та же вертикальная скала, уходящая в воду на большую глубину. Рыбацкий навык показывал, что с шестами там делать нечего. Да и будь иначе, как на нее забираться?
— Бяка, если мы быстро не доберемся до берега, нам будет плохо. На ночь здесь останемся.
— Не останемся, — спокойным голосом ответил упырь. — Видишь, дальше река поворачивает?
— Вижу.
— Там, за поворотом, можно подняться на правый берег. Есть одно место такое на всю скалу. Там ручей ее прорезал до самой воды. Весной он приносит камни, летом песок. Там коса получилась почти до середины Черноводки. На нее все выбрасывает, что по правой протоке плывет. Раз было дело, наши рыбаки перепили. Пошли к нижнему плесу сети ставить и задремали. Так их тоже выкинуло. Вот и нас выкинет. А потом поднимемся по руслу ручья наверх. Там тропа есть.