вот первый снег,таинственный пушок,он падать не спешит,он вставил ногу в стремя,и требует одну – на посошок.цайтрафер, парвеню, электрошок,прикосновеньем охлаждает темя,он замедляется, поскольку нас полно,и нет причин быстрее лечь на дно:…ткёт бытие событий полотно,и нитями мы все в нём суть одно,и – некуда спешить,ведь все мы – время.
Хобот
когда на душе ноябристо,обрывисто, ломко невмочь,иди
на забытую пристань,иди, друг, из города прочь,ведь там, говорят, на рассветешвартуется странный пароми все нерождённые детидолой уплывают на нём,долой уплывают любови,несбывшихся чаяний плотна тёплой макушке слоновьейвсех нас далеко увезёт.и хобот и длинные ушии древний расколотый клыкнесёт нерожденные душисквозь воду домой, напрямик.
Херувим
неуловима тень от дымаи миг любви неуловим, —жить без него – непредставимо,но ты умрёшь, столкнувшись с ним,а тот, что – может быть – воскреснети искренней и интереснейи от тебя неотделим,но безтелесен, чист и пресен,и сам собою… нелюбим.
Хайдеггер
я – Мартин Хайдеггер, и я заброшен в лес,немы стволы деревьев, немы травы.и небо давит на меня, как пресс.и все правы, и все имеют правона бытие, но нет им оправдания.цветок увянет: это увядание,антицветение, тоже факт земли,чтоб люди зафиксировать смоглибессмысленность и нужность состраданья.я есть – и такова моя работа.я есть. я – сострадание, забота.
Флейта
моей души прозрачное стеклодрожащее дыханье стеклодуваиз флейты металлического клювадля музыки волшебной извлекло.вселенной сердца сонный первозвукстановится пронзительней и мягчеот боли непредвиденных разлук,наружу льётся, всхлипывая, плачет.прозрачен, как хрусталь, и так певуч,в молчании я жду звезды вечерней,чтоб отразить её лиловый луч —и зазвучать легко и многомерно,как часть симфонии, как увертюра дня,как камертон глобального хорала.стекло изъято было из огня,но пело и само огнём сияло.
Фильмы
ты глазами снимаешь фильмы,бесконечные раскадровки,в этих фильмах – пейзаж печальный,приглушённый, неяркий свет.говоришь, будто пишешь пьесупод космическую диктовку,предвещает исход летальныйизлагаемый там сюжет.а потом ты меняешь ракурс,или что-то сбивает фокус,и размытым пятном вплываетв мизансцену шалой герой.прикоснувшись к стеклу губами,получает безмолвный допуск.не кривляется, не играет,просто машет тебе рукой.вот уже панорама сверху,и она без монтажных склеек:ты сама на себя взираешьи смеёшься с набитым ртом,вы бежите вдвоём по паркумимо тощих его аллеек,он хохочет, а ты летаешь,задевая его крылом,а в конце вы уже в обнимкупьёте чай из стеклянной кружки.опускается кран. к подошвеприлепился осенний лист.и тихонечко, под сурдинку,слышен голос твоей подружки,потому что подружка – тожеавтор пьесы и сценарист.
Февраль
февраль брильянтовый, февраль – алмазный,февраль невыносимо ледяной:кристалл воды – как со снежинкой связан?снежинистость – с структурой водяной?откуда столько форм и положений?а
с неба шестигранники летят,от фонаря отбрасывая тени,напоминая беленьких утят.
Фанты
мы сидим. мы играем в фанты.ты прекрасна как иерофанта.мы с тобой – нелокальность квантов,и запутанность их – мы с тобой.поколение не пепси, но фанты:отсудили чистилище Данта,опровергли Декарта и Кантакарантинной своею весной.мы сидим: ты в пустом Париже,я – в подвале, что ада ниже,губы сомкнуты как пассатижии натянуты тетивоймежду нами тугие струны,а под струнами – мир подлунный,и один только ветер юныйсонно водит по ним рукой.рынки ценных бумаг и акций,языки и границы наций —волны наших галлюцинаций:мы всерьёз увлеклись игрой.отличимы от хантов манты,отличимы бинты от бантов,отличимы понты от пантов,различимы ли мы с тобой?не различны, зато мы – разлучны:благородно и благополучнотой игрой управляет случай,а зовётся она – судьбой.
Ухо
о лабиринт височной кости,в котором бродит минотавр.поток необратимой злостион обращает в бой литавр.ухо-уходит безвозвратнов ухо-ухоженный чертог,и, ух-хмыляясь многократно,стремится ух-хватить свой рог.
Уста
она чувствительна к словам,а так же к паузам и жестам,к ландшафту, лесу, духам места,к озерам, лужам, облакам.она чувствительна к слезам,она сама от счастья – плачет,к чужим чувствительна тем паче,что их разделит пополам:пол капли в сахаре и в соли,кристалл впитает стыд и страх,а тайна звездного пароляуже трепещет на устах.
Улитка
любимая, в коричневом конверте,в котором собран мой бумажный дом,есть два стихотворения о смерти,которых я оставил на потом.одно из них написано в Коломне.метафора его стоит колом,как ангел на немыслимой колонне,крушащий стёкла судеб молотком.другое утверждает: смерть чудесна,она как окончательный монтаж,из-за неё поток рутины пресныйвдруг обретает запах и купаж.я думаю, что есть ещё и третье:допустим, это – что в твоей руке,в нём говорится это: белый ветер,бурливое течение в реке,возгонка, алхимическая свадьбаи философский камень бытия,что если мог бы я не умирать бы,то был бы я – увы – совсем не я.поэзия – космическая почта:я – отправитель, я же – адресат,а чувств моих хтоническая почварождает образов и рифм прекрасный сад.ползёт в саду сознания улитка,её тропа – дорога красоты.вскрывай письмо, переверни открытку,прочти слова, и ощути цветы.
Ты
он занесёт в зелёную тетрадьстихотворение: код для расшифровки,маршрут движенья, время остановки.попробуй сам себя расшифровать,попробуй сам увидеть с высотысплетение случайных траекторий:бушует ветер, шторм волнует море,но ветер – ты, и море – тоже ты!