Альгамбра
Шрифт:
Старый комендант подбоченился одной рукой и с жесткой улыбкой смерил его взглядом.
— Вот так, приятель, — сказал он, — впредь не торопись отправлять людей на виселицу, не думай, что закон — сам себе оборона, а главное, другой раз не донимай своей писаниной старого солдата.
Комендант Манко и солдат
Хотя комендант Манко, то бишь Однорукий, самовластно правил Альгамброй по-военному, ему все время пеняли на то, что крепость его — сущий притон мошенников и контрабандистов. Внезапно старый властелин решил разом
Однажды ярким солнечным утром патруль в составе запальчивого бывалого капрала, отличившегося в истории с нотариусом, трубача и двух рядовых сидел возле садовой стены Хенералифе у дороги, которая ведет вниз с Солнечной Горы; вдруг они заслышали цоканье копыт и мужской голос, сипловатый, но не лишенный приятности, распевавший старую кастильскую походную песню.
Вскоре на глаза показался крепкий загорелый детина в затасканном пехотном мундире, в поводу он вел статного арабского коня, оседланного на старинный мавританский манер.
Подивившись, откуда взялся на этой одинокой горе незнакомый солдат, да еще с конем, капрал выступил вперед и окликнул его:
— Кто идет?
— Друг.
— Кто таков?
— Солдат с войны домой, выслужил ломаный грош да пустой кошелек.
Теперь они могли разглядеть его поближе. Лоб его пересекала черная повязка, борода была седовата, и вообще вид лихой, а смотрел он с легким прищуром и проблеском хитроватого добродушия.
Ответив на вопросы, солдат, видно, решил, что теперь и сам может поспрашивать.
— А скажите-ка мне, — сказал он, — что это за город там, под горою?
— Что за город?! — воскликнул трубач. — Ну, это ты брось. Разгуливает по Солнечной Горе да еще спрашивает, как называется город Гранада!
— Гранада! Madre de Dios! Да не может быть!
— Еще как может! — возразил трубач. — А тебе ведь небось и то невдомек, что вон там — башни Альгамбры?
— Слушай, труба, — отвечал незнакомец, — ты со мной не шути. Если это и вправду Альгамбра, то мне надо такое рассказать коменданту!
— Вот и расскажешь, — сказал капрал, — мы тебя как раз к нему и сведем.
Трубач перехватил лошадь под уздцы, двое рядовых взяли солдата под руки, капрал встал впереди, скомандовал «шагом марш!» — и они отправились в Альгамбру.
Потрепанный пехотинец и дивный арабский скакун, захваченные патрулем, — это был подарок всем крепостным зевакам, а особенно болтунам и болтуньям, с раннего утра обсевшим колодцы и родники. Колодезное колесо переставало вертеться, а неряха-служанка застывала с кувшином в руке, во все глаза уставившись на капрала с добычею. Патруль провожала пестрая толпа.
Люди понимающе кивали, перемигивались и строили догадки. «Дезертир», — говорил один. «Контрабандист», — возражал другой. «Бандолеро», — объяснял третий; и скоро все сошлись на том, что храбрый капрал с патрулем изловил главаря шайки отчаянных бандитов. «Ну, ну, — говорили друг другу старые перечницы, — главарь не главарь, а пусть-ка он попробует теперь вырваться из когтей коменданта Манко, даром что у него только одна рука».
В это время комендант Манко сидел в дальнем чертоге Альгамбры и пил утреннюю чашку шоколаду [110]
110
…пил утреннюю чашку шоколаду —ср. стихотворение А.К. Толстого «Желание быть испанцем».
Когда его превосходительству доложили, что неподалеку от крепости задержан подозрительный бродяга, каковой дожидается во дворике под охраной капрала, не соизволят ли его допросить, комендант горделиво и начальственно выпятил грудь. Он допил шоколад и вручил чашку скромной девице, велел принести свой палаш с эфесом-корзинкой, препоясался им, закрутил усы, уселся в высокое кресло, принял строгий и неприступный вид и приказал ввести пленного. Солдаты все так же крепко держали его под руки; сзади шел капрал с ружьем наперевес. Пленник, однако, смотрел по-прежнему беспечно и самоуверенно и в ответ на всепроникающий взор коменданта чуть-чуть ему подмигнул, что отнюдь не понравилось церемонному старому владыке.
— Итак, негодяй, — сказал комендант, оглядев его с головы до ног, — что ты скажешь в свое оправдание — кто ты такой?
— Солдат прямиком со службы, награжден рубцами да шрамами.
— Солдат, кхм, судя по мундиру, пехотинец. А говорят, у тебя прекрасный андалузский конь. Это что же — в придачу к рубцам да шрамам?
— С позволения вашего превосходительства, лошадь эта — диковинная животина. И рассказ мой будет самый что ни на есть удивительный, однако же имеющий касательство до охраны крепости — да что, всей Гранады. Но пред назначен он только для ваших ушей и для тех, от кого у вас нет секретов.
Взвесив его слова, комендант велел капралу с солдатами удалиться и встать на часах за дверью.
— Этот пречестной брат, — сказал он, — мой духовник, при нем можно говорить все, а эта девица… — И он кивнул на служанку, которая замешкалась с видом величайшего любопытства. — Девица эта скромна, не болтлива и заслуживает полного доверия.
Солдат не то подмигнул скромной служанке, не то осклабился в ее сторону.
— По мне, — сказал он, — девица делу не помеха.
Когда все лишние удалились, солдат начал рассказ.
Говорил он бойко и складно, не по-солдатски расторопным языком.
— С позволения вашего превосходительства, — сказал он, — я, как я уже имел честь доложить, солдат и послужил на славу, но срок моей службы истек, меня совсем недавно в Вальядолиде списали вчистую, и я отправился пешим ходом в родную андалузскую деревню. Вчера под вечер я шагал по широкой голодной степи Старой Кастилии.