Алгоритм успеха (сборник)
Шрифт:
О, момент упускать нельзя. Я настолько вырос в глазах Артурыча, что он со мной даже на «вы».
— Отпуск на неделю с завтрашнего дня.
— На неделю?! — тот соскакивает со стола. — И это сейчас, когда ты остался один! Ты в своем уме?.. Два дня — и не с завтрашнего, а после возвращения Рындичевича.
— Четыре, Артурыч. Надо!
— Трое суток и ни часа больше.
Вот пожалуйста, проси у него!.. Тогда было три дня — и теперь. Смотаюсь в Горки. Сейчас май, в сельхозакадемии экзаменационная сессия — Клава должна быть там. Помнит ли она голубоглазого блондина, с которым разминулась
ПЕРЕПУТАННЫЙ
I
Вхождение в антенны-удар-наслаждение. Радость путника, возвращающегося домой, помноженная на скорость возвращения, скорость света. Да ведь не только домой — в свое тело!
До сих пор я настраивал себя, что в радиоволновом состоянии я тот же, что и в вещественном: разумное существо с сознанием, памятью и целесообразным поведением, тот же Максим Колотилин тридцати двух земных лет. Только это было так-самовнушение для работы. На самом деле я был как на резинке: чем дальше улетал, тем сильнее тянуло обратно.
И вот сейчас, после четырех месяцев радиополета, я возвращаюсь в себя. Ничего, что снова стану крохотным: метр девяносто ростом (одна семимиллионная от поперечника Земли), девяносто два кило весом-подвластным тяготению и всем превратностям стихий. Зато я видеть буду, слышать, обонять и осязать свой мир. Дышать буду! По Земле ходить. Пишу там всякую… Стоп, Макс, не спеши вожделеть. Помогай машине.
Для тех, земных, с медленными ионными процессами, вхождение — процесс мгновенный. Но для меня и для автомата-приемника, который сейчас по программе распределяет через вживленные в тело электроды мои биотоки и биопотенциалы, что куда надлежит в определенной последовательности, — это кусок времени, насыщенный сложной работой.
…Но вот и для меня все стало медленным, весомым-обычным. Я лежу ниц на ложе в камере, чувствую удары сердца… Ух, как оно частит-колотится сейчас! пульсы в висках и в запястьях вытянутых вдоль тела рук. Вот он — я: у меня мускулистое тело с сутуловатой спиной (это наследственное, от предков крестьян и работяг, склонявшихся над плугом, над станками), темно-рыжие волосы, удлиненное костистое лицо, острый нос, тонкие губы, залысины по краям крутого лба; плечи для такого роста могли бы быть и пошире. И вообще внешность, как для звездолетчика, могла бы быть поантичнее; но меня устраивает и такая, привык. Как к разношенным туфлям, в которых ноге хорошо.
Легкие касания спины у позвоночника, шеи, плеч: извлекают ненужные электроды. Кто: Патрик Янович или Юля? Наверно, она, Патрик работает медленней.
Перстами легкими как сон,Моих зениц коснулся он.Отверзлись вещие зеницы,Как у испуганной орлицы.Моих ушей коснулся онИСейчас все так и будет. После разрешающего шлепка я сяду, увижу всех в полумраке камеры, освоюсь, встану. Будут объятия, рукопожатия и многие «ну как?..».
Тело слушается: руки, пальцы, ноги… контрольные сокращения всех мышц. Лицо тоже: губы, щеки, язык, веки… действуют.
А вот повыше худо. В голове, в мозгу что-то не так. Особенно в передней части и в височных долях. Тяжело и пусто, как после сильного похмелья. Что-то не получилось, а?
Приподнимаю голову из выемки с дыхательными каналами в ложе. И сразу какой там полумрак, покойная тишина! — на меня обрушивается невразумительный рев с колышущимися вспышками света. Где я? Что здесь происходит, не пожар ли? Непохоже, не ощущаю тепла. Разве что в смысле переносном: меня тормошат, похлопывают по спине, кто-то обнимает. Постойте, не нужно это сейчас!.. Мне надо разобраться.
Сажусь, опершись руками: меня как будто водит. Поднимаюсь на ноги — не могу стоять, теряю равновесие. Упасть не дают, подхватывают… значит, они здесь? По мускулам рук узнаю: Борюня, мой сменщик-дублер — Борис, сын Геракла, потомок осетинских князей и лучший друг. Полнокровный такой, жизнелюбивый амикошон.
Что за черт: они здесь, а я никого не вижу, не слышу! Воспринимаю огненную феерию, скрежет, рев, голоса джунглей. Я что, не полностью вошел? Чепуха, машина не отключилась бы… и ведь не в первый же раз.
В голове что-то не так… что? Если бы всерьез нарушилось распределение биопотенциалов, я был бы уже мертв. Значит, не всерьез, мелкая недоработка со зрением и слухом. Ну-ка, попытаюсь сам. Снова ложусь ниц, лицом в выемку, закрываю уши. Тишина, темнота — отсчетный нуль. Сосредоточение: я весь под черепом, освещаю изнутри мыслью-волей мозг, кости лица, глаза, уши — от мозжечка, от гипоталамуса. Ну?! Увидеть, услышать, увидеть, услышать… вот он мир, за тонкой перегородкой, рядом! Увидеть, услышать… молодцы, поняли, не тревожат меня… увидеть, услышать, увидеть, услышать!
Боль и пустота в голове слабеют. Возникает легкая ясность. Значит, в мозгу уже все определилось (а что было-то?..). Поднимаюсь, раскрываю глаза — и опять световая свистопляска, рев и вьюжные завывания. Да что такое?!
На этот раз я легко держусь на ногах. Хоть чувство равновесия восстановил, и то. А в остальном некоммуникабелен.
— Дайте мне одеться.
И голос не мой. У меня приятный баритон, а этот утробный какой-то, как из бочки. И эти вспышки в глазах. Суют в руки целлофановый пакет. В нем моя пижама. Нет, я не в джунглях… Сажусь, одеваюсь.
(Наверно, они спрашивают меня наперебой, не могут не спрашивать: «Что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Идти можешь?»-и все такое. Но почему, почему я ничего не воспринимаю?! Где та, мир, в который я так стремился?)
— Идти могу. Отведите меня в мою комнату. (Ну и голосок!)
Ведут. Борюня ведет, сын Геракла, чувствую по рукам: левой держит за плечи, правой под локоть. И вспышки, блики, взревывания… что они? Чем так видеть, лучше ничего не видеть. Пульс у Гераклыча тоже частит, ай-ай, психонавт!