Альхаор
Шрифт:
Атлантида заполоняла бумаги. А потом записи на этих языках кончились. Начались другие. Я не могла распознать язык. Здесь нужны были лингвисты. Мы могли найти схожие языки и отделяли их от других.
Работа кипела. Я поняла, почему нас снова собрали вместе. Через наши руки проходили вереницей бумаги. На лету мы схватывали их смысл, связывали разрозненную мысль, плели тугую нить, которая должна была вывести нас к разгадке увлеченности этого семейства Атлантидой. Вскоре мы поняли, что архив хранит бумаги не только этого замка, а семейства в целом.
Я
Однажды вечером мальчишки обмолвились между собой о четвертом входе в здание.
В тот вечер я не гуляла по своему обычаю. Лил дождь. Его сумерки сливались с сумраком приближающейся ночи. Денис играл с Пашей в шахматы. Костя внимательно следил за игрой, иногда подсказывая ходы друзьям. Паша сердито шипел на него. Он проигрывал.
– Что за четвёртый вход? – спросила я.
– Да в здание, - ответил Денис.
– А где второй и третий?
Мальчишки переглянулись.
– Один парадный, - снисходительно сказал Паша, загибая пальцы. – Второй чёрный, для слуг. Третий в башенке, он там за сиренью спрятан. Четвертый в небольшой будке, которая в саду.
– Вы здесь уже всё изучили? – усмехнувшись спросил Хмельницкий. Он наклонился вперед, зажав пальцем страницу в книге. Паша кивнул. Мужчина подвинулся ближе к ним. – Как вы узнали куда ведет эта дверь? Разве там не под напряжением всё?
Я переглянулась с Костей. Он-то точно всё знает. Мальчишки молчали.
– Нет, - наконец сказал Костя. – Электричество, думаю, где-то в подвалах. Мы спустились по тому входу.
Хмельницкий присвистнул.
– Шустро же вы, братцы. Еще кто-нибудь знает?
Мальчишки покачали головами.
– Там ходы, - тихо сказал Костя. – Длинные темные туннели. Мы можем показать. Несколько разветвляются и идут к дому. Один уходит к огромной библиотеке под землей. – Я вздрогнула и посмотрела на Хмельницкого. Он невозмутимо слушал Костю.
– Еще один засыпан землей, - говорил мальчик.
– Кажется, его подмыла вода из озера, которое тут недалеко.
Мужчина довольно хмыкнул и откинулся на спинку кресла.
Я вспомнила длинные темные коридоры, по которым вел меня Хмельницкий в тот вечер, когда я говорила с девочками. Эти коридоры не были темными. От стен шло тусклое красное свечение, словно из-за толстого пыльного стекла доносился свет ламп. Он вспыхивал, когда мы подходили ближе и потухал, едва мы отходили. Кирилл Евгеньевич задумчиво тянул «интересненько». Он даже останавливался и притрагивался к стенам, но на ощупь это был просто камень.
Откуда Хмельницкий знал эти ходы?
Я присмотрелась к тому, с каким увлечением он слушал ребят. Хмельницкий... Хмельни…Ельницкий! Вот же я тупенькая!..
Вскоре прозвенел сигнал, оповещающий об отбое. Мальчишки ушли к себе. Я задержалась. Кирилл Евгеньевич, как
– Можно вас на несколько слов? – спросила я.
Дождевые капли мерно и успокаивающе били по стеклам. За окном вилась густая чернота. Я пыталась рассмотреть хоть что-нибудь, но темное стекло делилось со мной только нашим отражением. Мужчина стоял у меня за спиной.
– Вы?.. – я запнулась, не зная, как выразить свои догадки, чтобы не обидеть его. А вдруг я просто придумала себе всё это?
Отражение Хмельницкого кивнуло.
– Говори.
– Вы потомок внебрачного сына графа Ельницкого?
Кирилл Евгеньевич мягко обнял меня. Кажется, это вошло у него в дурную привычку. С другой стороны, одним прикосновением возможно выразить во много раз больше, чем сотней неточных слов.
Пусть бы он говорил, пустословил, болтал, только не так, чтобы я всё понимала от одного взгляда. Стало страшно, узлом скрутило живот, я закрыла глаза.
– Его искал сын Ельницкого?
– Да, - прошептал мужчина.
– Вам всё это принадлежит?
Он наклонился совсем близко.
– Кроме понимания, что мне с этим делать.
– Как вы получили это после Советского Союза?
– Связи. Они же помогли мне найти тебя.
Страх дохнул на меня холодом.
– Это вы тогда?.. Это из-за вас?..
Я повернулась к нему лицом. Его карие глаза совсем потемнели, налились густой чернотой ночи. Он медленно качнул головой.
– Нет. Я узнал о тебе случайно, - негромко произнес он. Я с ужасом почувствовала, что окружающее начинает расплываться. – Тише, тише, - Кирилл Евгеньевич подхватил и посадил меня в кресло.
Мерно и дробно стучал дождь по стеклу… Мерно и дробно стучал дождь... Мерно и дробно стучал…
После того разговора я перестала задавать вопросы. Мне было страшно, что его глаза затянут меня. Не нужны мне эти коридоры, не нужны мне эти семейные тайны Ельницких. Ничего мне не нужно, только бы закончить и уехать отсюда.
По ночам меня преследовал повторяющийся постоянно сон. Я плыла с Кириллом Евгеньевичем по чёрному озеру, мы доплывали до острова. Он помогал мне спуститься и дойти до гигантского дерева. Корни Дерева укрывали сетью землю острова, его ветви поднимались до самого неба. В сумерках северной ночи Дерево сияло и цвело. Я просыпалась, как только незнакомый мне Кирилл Евгеньевич начинал звать Альхаора. И перед пробуждением мне мерещился сияющий удивительный город, заполненный светом и спящими людьми.
Этот город тревожил меня. Он звучал в бумагах, он появлялся передо мной, едва я закрывала глаза.
На третьей неделе я не выдержала и подошла к биологу-химику-и-черт-знает-кому-еще с просьбой отвести меня на озерный остров. Он улыбнулся мне в ответ. Кажется, он ожидал этого.
Вечером мы выбрались за территорию лагеря и пошли по лесу. Мы шли по мягкому мху, влажной траве. Над нами плело узоры слеповатыми облаками тускло-серое небо. Ветер колыхал верхушки сосен. Мне стало казаться, что я в своём сне.