Алхимик в Пустыне
Шрифт:
— Удачи тебе, — искренне пожелал Фломмер, заталкивая отчаянно сопротивляющегося Хрумпа в пустоту и ужас.
— Нет!.. Нет!!! Не-е-е-е-ет…
Услышав короткий глухой звук падения, наемник отряхнул руки и прочитал коротенькую молитву Асгадиру Внезапному — не то, чтобы Фломмер был особо религиозен, просто он желал товарищу не возвращаться — надоел хуже горькой редьки…
Однако счастье Фломмера вышло недолгим. Неожиданно на него обрушилось нечто — жаркое, будто раскаленная лава, оно обхватило могучие плечи наемника и рухнуло, обжигая тяжелым дыханием…
Фломмер
Этого не потребовалось — к его ногам упала чуть помятая, чуть растрепанная, но от того не менее прекрасная дева в роскошном (по относительным меркам троллей) розовом сарафане. Толстая коса цвета спелой пшеницы вольготно упала на грудь (Фломмер оценил зрелище на "пятерку с плюсом"), личико алело румяными щечками… ну, алело бы, — решил наемник, приступая к реанимации потерявшей сознание красавицы, — если б светило солнце, а не эти ночные пшикалки…
Неяркого света звезд хватило Любомарте, чтобы подтвердить первое впечатление, полученное о незнакомце: крепок, силен, не слишком красив (но ее-то красоты на двоих, а то и пятерых достанет!) — одним словом, то, что надо.
И она застонала, невзначай прижимая к роскошной груди попавшегося в ловушку наемника.
Ночь с 20-е на 21-е число месяца Барса. 2 часа пополуночи, Львиный Источник
Наемники, дрожа коленками, нервно оглядывались на темную бесконечность Пустыни. Там бродили сфинксы — выращенные на магических кормах, дрессированные специальными чарами, как любезно объяснил Кадик ибн-Самум; там за Обрывом гудела песчаная буря, озаряемая сполохами молний… А здесь оставалось только уповать на воображение. Лучший способ подстегнуть которое — оказаться пойманным магом с явными признаками мании величия.
— Ч-ч-что это? — самый вежливый из наемников решился задать вопрос волшебнику. Стоять, связанным по рукам и ногам статическим заклинанием, и спокойно слушать, как воют чующие беду тролли и наблюдать за размеренными, уверенными действиями волшебника, было выше его сил.
— Ш-ш-ш, — строго нахмурился Кадик. — Ты мне мешаешь…
Старик закрыл глаза и погрузился в медитацию. Перед его внутренним оком, свободно парящим в астральных сферах, открылась картина Великой Пустыни — кроваво-красный песок, острый зуб Абу-Кват, нагромождение скал и обломков…
— Ближе, — скомандовал Кадик, и его внутреннее Я, раскинув крылья, подобно спрыгнувшему с Обрыва сфинксу, устремилось ближе к земле.
Он летел над Пустыней, ощущаявсеми доступными магу чувствами, каждое существо, находящееся среди песчаного моря. Мелкие серые искорки примитивных животных тварей, исполненные обреченности души иссушенных растений… Блеклые, одинаковые, как стершиеся монеты, ауры крестьян редких оазисов…
— Выше, — приказал волшебник, и он взлетел к облакам.
Узкое, похожее на вытянутый язык плоскогорье между старым и новым руслом
— Неужели мэтр Пугтакль, да попадется он на зуб древоточцам, все-таки избежал моего гостеприимства? — пробормотал Кадик, внимательно сканируя плоскогорье, Обрыв, ущелье… Что это? Яркие искорки почти у подножия Абу-Кват! Это не мог быть Далхаддин — ученик щедро поделился маной с наставников, и сейчас должен быть ощущаться как размытое, тусклое пятно (да вот же он, идет вдоль Обрыва!). Тогда — кто же это?
Искорка лукаво подмигнула и исчезла в паутине древних чар, стороживших посмертный покой древних владык Империи Гиджа-Пент.
О Духи Пустыни, что за шутки?!
Почтенный маг приблизился к месту, где только что наблюдалось странное явление — но сейчас у заброшенного колодца, рядом с тем местом, где когда-то Кадик спрятал тысячу отборных големов. Ах, вот в чем дело! Искра — наверняка какой-нибудь пост-эффект наложенных на истуканов чар. Эльф-маг уровня Пугтакля должен сиять, как солнце на небосводе… Если, конечно, не прикрыт защитными заклинаниями, если не растратил запас маны, если не лежит без чувств, зарывшись в песок, если, если, если…
Разозленный тем, что глобальный план одним ударом покончить с цветом магической общественности шести королевств, не удался, Кадик ибн-Самум не обратил внимания на мелкий, едва заметный всплеск энергии у самого края Обрыва.
Откуда-то издалека до мэтра Карвинтия доносилось перепуганное ржание. "Откуда здесь взяться лошадям?" — нахмурился алхимик, с трудом возвращаясь в реальность. Почему так темно? Неужели он задумался, задремал и потерял счет времени? А где Ханна и Любомарта? Не то, чтобы Карвинтий скучал по своим родственницам, но было в их пустой болтовне что-то умиротворяющее и домашнее.
Оглядевшись по сторонам, мэтр убедился в том, что родственницы его покинули — или, что весьма вероятно, превратились в двух лошадей, топчущихся рядом с погасшим костром. Животные ржали, беспокоились, трясли гривами, но не рисковали покидать пристанище единственного человека в Пустыне. А может, просто не знали, куда им податься.
Голова Карвинтия болела — этакое тупое, взболтанное состояние, которое бывает после хорошего солнечного удара; перед глазами иногда пробегали искорки, внутри — мутило и булькало, как утром после студенческой попойки… Мэтр Карвинтий успел подумать, что, должно быть, заболел от переживаний, а потом вспомнил о самом главном.