Алхимик
Шрифт:
Брида даже не заметила, что Уикка осталась позади – она разглядывала запыленные тома. «Надо будет прийти сюда снова, вытереть их». Прошлое казалось ей грязным и безжизненным, стало жалко, что она не успела прочесть все эти книги раньше. Может быть, тогда сумела бы заново усвоить какие-то важные и теперь уже позабытые уроки.
Снова взглянула на полки с книгами. «Сколько же я уже прожила», – подумала она. Наверно, она уже древняя старуха, значит, надо быть более умудренной. Ей хотелось бы перечитать все эти книги, но времени уже не было и потому приходилось доверять
Какое-то время она стояла в растерянности, не зная, на что решиться. Внезапно, словно по наитию, не раздумывая, сняла с полки книгу. Она оказалась не очень объемистой. Брида села на пол, положила книгу на колени. Но ей было страшно: страшно, что она откроет ее – и ничего не произойдет.
«Надо уметь рисковать. Надо уметь одолевать страх поражения», – подумала она и – открыла книгу. И едва лишь взглянула на первую страницу, как ей вновь стало дурно. Голова закружилась.
«Сейчас потеряю сознание», – еще успела подумать она, прежде чем все вокруг померкло.
Она пришла в себя от того, что ей брызгали в лицо водой. В забытьи Бриде виделись очень странные картины, и она не понимала, что могли бы означать парящие в воздухе исполинские соборы или уставленные книгами библиотеки. Она ни разу в жизни не бывала в библиотеке.
– Лони, тебе нехорошо?
Да, ей было очень даже нехорошо. Она не чувствовала правую ногу и помнила, что это – скверный симптом. И совсем не хотелось разговаривать, потому что она боялась позабыть свой сон.
– Лони, очнись.
Должно быть, у нее жар и все это примерещилось ей, но так живо и ясно. Хотелось, чтобы ее оставили в покое – сон или видение меркли и исчезали, а она так и не смогла распознать их смысл.
Небо было затянуто тучами, почти касавшимися верхушки самой высокой башни замка. Брида глядела на эти тучи. «Звезд не видно – ну и ладно, – подумала она, – священники говорят, что даже и они не вполне хороши».
Дождь прекратился вскоре после того, как она открыла глаза. Лони была довольна: это означало, что цистерна во дворе замка доверху наполнится водой. Она медленно отвела глаза от грузных туч и снова увидела башню, костры во дворе и скопище растерянно слоняющихся людей.
– Тальбо, – тихонько произнесла она.
Он обнял ее, и она почувствовала холодное прикосновение стальных доспехов, запах сажи, исходящий от его волос.
– Сколько времени прошло? Какой сегодня день?
– Ты трое суток была без памяти, – ответил Тальбо.
Она окинула его взглядом и пожалела: похудел, осунулся, тусклая кожа, грязь на щеках… Но все это не имело никакого значения – она любит его.
– Мне хочется пить, Тальбо.
– Воды нет. Французы обнаружили и перерезали тайную тропу, по которой нам доставляли припасы.
Снова услышала она Голоса, раздававшиеся у нее в голове. Когда-то она ненавидела их: ее муж был рыцарем-наемником, большую часть года проводил в походах и битвах, и она боялась, что Голоса скажут ей: «Он пал в бою». И она придумала, как сделать так,
Но сейчас она была слишком слаба, и вот Голоса стали раздаваться вновь.
«Ты умрешь, – предрекали они, – но он останется цел и невредим».
– Но ведь был дождь, Тальбо… – настаивала она. – Мне так хочется пить…
– Чуть-чуть поморосил и прошел. Ничего не удалось собрать.
Лони снова перевела взгляд на тучи. Они висели над замком всю неделю, но толку от них не было никакого – лишь прятали солнце, делая зиму еще более лютой, а замок – еще более угрюмым. Быть может, католики-французы правы и Господь в самом деле сражается на их стороне?
Повсюду горели костры, и Лони представилось, что она попала в преисподнюю. Кое-кто из наемников подошел в тот угол двора, где они находились, и сказал:
– Священники собирают всех, начальник.
– Мы нанимались воевать, а не умирать, – добавил другой.
– Французы предложили сдаться, – ответил Тальбо. – Обещают отпустить с миром всех, кто снова примет католическую веру.
«Совершенные не пойдут на это», – зашептали Голоса. Она и сама знала это. Знала и Совершенных – это из-за них она находилась здесь, а не у себя дома, где обычно поджидала, когда Тальбо вернется с очередной войны. Совершенные вот уже четыре месяца сидели в этом осажденном замке, а женщины, зная тайную тропу, ведшую за крепостные стены, все это время доставляли в замок припасы, одежду, порох, все это время могли видеться со своими мужьями, и только благодаря этому замок еще держался. Но противник обнаружил эту дорогу, так что назад пути не было. Ни ей, ни другим женщинам.
Она попыталась приподняться. Нога больше не болела. Голоса шепнули, что это – еще более скверный признак.
– Здешний Бог нас не касается, – сказал второй наемник. – Мы не собираемся из-за него пропадать.
Из замка донесся удар гонга. Тальбо встал.
– Возьми меня с собой, пожалуйста, – взмолилась она.
Тальбо взглянул на своих солдат, потом на дрожащую женщину у своих ног. Он не знал, какое решение принять: его солдаты привыкли воевать – и знали, что влюбленные воины обычно прячутся во время битвы.
– Я умру, Тальбо. Возьми меня с собой.
Один из наемников посмотрел на него.
– Нехорошо оставлять ее здесь одну, – сказал он. – Французы могут пойти на приступ.
Тальбо сделал вид, что этот довод убедил его. Он-то знал, что французы не сделают этого, потому что объявлено перемирие и начались переговоры о капитуляции Монсегюра. Однако наемник понимал, что происходит в сердце его командира, – должно быть, и он когда-то знавал страсть.
«Он знает, что ты умрешь», – сказали Голоса, пока Тальбо нежно брал ее на руки. Лони не хотелось слышать их: она вспоминала, как однажды летним вечером он так же нес ее через пшеничное поле. И в тот вечер ей тоже хотелось пить, и они утоляли жажду из ручья, бравшего исток где-то высоко в горах.