Алхимик
Шрифт:
Эд протискивается в проход, сквозь который втаскивают тележку с трубами, огибает рабочих, склонившихся над пронзительно свистящим вентилем, поднимается по стальной лестнице вдоль кирпичного бока печи — туда, где застыл над приборами сутулый, широкоплечий джентльмен в пропаленном в паре мест парике, серой холщовой рубахе и кожаном фартуке.
— Мистер Барди! — кричит Сол, перекрывая грохот цеха. — Мистер Барди!!!
— Какого дьявола?! — старик резко оборачивается, наградив его взглядом человека уже пару дней не спавшего. — Вы мешаете!
— Что с температурой? Нужно поднять до восьмиста!
— Идите
— Так делайте быстрее! Времени мало!
В этот раз ответа Сол не удостаивается. Хаамбар Барди вообще не разбрасывается словами — опытный сталевар, первым в Альбони переделавший свои домны под кокс, он знает цену и себе, и жизни вокруг. Солу он стоил целую кучу денег, но вложение себя оправдывало. Ворчун и склочник, он буквально нутром чуял домны, без всяких приборов угадывая малейшие колебания жара и тяги.
Спустившись, Эд отправляется в соседнее помещение. Уже пятый день идет пуск, все это время он безотступно проводит на фабрике. Без приборов, без центральной системы управления, эта работа напоминает дирижирование оркестром пьяных мартышек: аппаратчики, инженера, механики, все они носятся вокруг как угорелые, каждый проворачивая что-то свое. Солу приходится контролировать каждого, наблюдать за тремя десятками аппаратов и машин, следить за подачей кокса, воды, пара, воздуха. Установка контактного получения серной кислоты, в реальном мире простая и понятная, в реалиях сновидческого восемнадцатого века превращается в капризную и требовательную даму со скверных характером.
Это момент истины — пуск и без того задержали на два месяца, дальше тянуть нельзя. Если установка не заработает — золото Рипперджека закончится и фабрика умрет, не успев родиться. За время строительства Эдварду пришлось вспомнить все, чему его учили в институте и на работе. Хуже всего было то, что олднонские алхимики оказались закрытым сообществом, резко отвергающим всякие попытки Сола наладить сотрудничество. Единственный, кто откликнулся, был приезжий ученый Демо-Мисон, маркиз де Паллас, человек богатый и увлеченный. Сам не будучи химиком, он все же оказал немалую помощь Солу. Именно де Паллас создал математическую модель установки, позволив рассчитать материальный и тепловой балансы.
— Мы можем рассматривать настоящее состояние Вселенной как следствие его прошлого и причину его будущего, — говорил математик. — Разум, которому в каждый определённый момент времени были бы известны все силы, приводящие природу в движение, и положение всех тел, из которых она состоит, будь он также достаточно обширен, чтобы подвергнуть эти данные анализу, смог бы объять единым законом движение величайших тел Вселенной и мельчайшего атома; для такого разума ничего не было бы неясного, и будущее существовало бы в его глазах точно так же, как прошлое.
Принцип неопределенности Гейзенберга, само собой, Демо де Палласу знаком не был. Рассказывать о нем Эд не стал — как минимум потому, что едва ли припомнил убедительные доказательства его верности. К тому же, вера маркиза в детерминизм вселенной была настолько непоколебимой, что Эдвард опасался ставить ее под сомнение.
И вот сейчас и познания Эдварда
Оглушительно грохочет дробилка. Туда рабочие тачку за тачкой засыпают пирит — основное сырье для производства. Из дробилки пирит по желобу пересыпается во флоатационный чан, где его заливают водой. Пустая порода всплывает, а увлажненный пирит пересыпается в вагонетки, которые отправляются в соседний цех, к печи над которой сейчас колдует Барди.
— Эдди! Вот ты где! — Спичка, взъерошенный и чумазый, отчаянно машет Солу рукой из проема цеховых ворот. Второй рукой он прижимает к себе картонный ящик. Эд подходит к парню — все равно сейчас нужно идти во второй цех — кажется, печь заработала — оттуда слышен грохот опрокидывающихся вагонеток и рев пламени.
— Эдди, я тебе поесть принес, — когда Сол проходит мимо, Спичка бросается за ним.
— Оставь в конторе. Я потом съем.
— Нет уж, дудки! — мальчишка отчаянно трясет головой. — Так я тебе и поверил! Я отнесу, а ты потому туда и не заглянешь! Как вчера было. И позавчера. Остановись и поешь. Можно прямо здесь — я сэндвичей взял. И чай в бутылке.
— Некогда сейчас, Спичка, — Эд задирает голову, рассматривая, как ссыпают в жерло печи дробленый пирит. Паровые компрессоры, подающие воздух в нижнюю часть напряженно шипели и тяжело тряслись, паропроводы мелко дрожали.
— Газ пошел!!! — надрывно кричит кто-то сверху. Эд бросается по лестнице вверх, грохоча ботинками по железным ступеням. Наверху, на перекидном мостике, построенном вдоль газопроводной трубы, он столкнулся с Сейджемом Таутом, механиком, который разработал большую часть динамического оборудования для фабрики — насосы, компрессоры, паровые машины.
— Что с циклоном? — Сол не тратит время на церемонии. Таут, как и сам Эдвард, за время пуска еще ни разу не отлучался с фабрики. Воспаленные глаза механика смотрят устало, но азарт в них еще не угас. Замысел Эдварда — самый масштабный из всего, в чем Тауту довелось участвовать, и этот заставляет Сейджема работать на пределе своих сил. А может даже и за пределами.
— Готов, — голос механика сорван от долгих часов непрерывного крика. — Главное чтобы хватило центробежной силы вихря.
Сол кивает. Расчеты маркиза говорят, что начальная скорость входящего в завихритель потока газа будет достаточной, чтобы создать мощный смерч внутри аппарата. Там, после очистки, газ — четырехвалентный оксид серы — попадет во вторую печь, где под температурой в пятьсот градусов с ванадиевым катализатором станет шестивалентным и пойдет на теплообмен и дегидрацию, на выходе обратившись в вожделенный олеум.
Шестиметровая свеча циклона вибрирует и гудит, словно гигантская туба. Эд наклоняется к стенке, чувствуя жар разогретого металла. Закрыв глаза, он прислушивается. Да, вот он — шорох множества мелких песчинок, прижатых вихрем к стенкам аппарата. Сейчас по ту сторону металла они медленно сползают вниз. Газ же поднимается вверх и по трубе уходит в третий цех.
Эд сбегает вниз по лестнице, направляясь дальше. Пока все идет, как по написанному. Еще бы ему не идти — после стольких дней отладки и доделок!