Алхимик
Шрифт:
— Мы знаем, как лечит переломы, мистер Сол, — монахиня остается невозмутимой, в упор глядя на него своим стеклянными, прозрачными глазами. — Этот мальчик… кто он вам?
Старая ворона думает, что Спичка приходится Эду сыном. Незаконно рожденным, понятное дело. Иначе как объяснить такое покровительство джентльмена оборванцу?
— Никто. Мальчик на побегушках, которого я подобрал на улице. Толковый малый, я к нему привязался…
— Побегушки его сегодня закончились, — сухо констатировала плакальщица. — Если гангрены не будет,
— Чсно, — кивает Сол. На душе становится гадко, какой-то червячок шевелится внутри, холодный и противный. Как будто это он сбросил на ноги ребенка злосчастную балку. Развернувшись, Эд выходит. Теперь — ко второму складу. Если рабочие и правда поймали саботажника… лучше этой крысе даже не знать, что сейчас на уме у Сола.
Дверь распахивается резко, грохнув о стену. Сол, наклонившись, проходит в кирпичный мешок второго склада — продолговатый, с низким потолком и вообще без окон. Саботажник сидит в углу, взгромоздившись на порожнюю водяную бочку.
Эдвард медленно подходит к нему, снимает камзол, бросает его на груду пустых мешков. Поводит плечами. Бригадир, вошедший за ним, нехорошо ухмыляется.
— Так это ты устроил? — Сол останавливается в паре шагов от пленника. Тот смотрит в пол с упрямым выражением на лице. С таким выражением картины Ренессанса изображали святых мучеников. Хотя нет — у тех на лице было куда больше страдания, нежели упрямства.
— На каторгу пойдешь, отродье поганое! — вмешивается бригадир, угрожающе вскинув палку. Пленник вздрагивает, но головы не поднимает.
— Нет, — Эд старается говорить спокойно. — Одной каторгой этот проходимец не отделается. Есть места и похуже.
Он делает шаг вперед, наклоняется к сидящему.
— Я не зря плачу Гвардии Филина, — шепот Сола слышит только саботажник. И от этих звуков он вздрагивает куда сильнее, чем от вида палки. — Пусть делают свою работу.
Эдвард распрямляется, складывает руки на груди.
— Кто тебя надоумил это все устроить? Расскажешь все здесь — и не придется говорить в другом месте.
Пленник поднимает голову, награждая Сола тяжелым, ненавидящим взглядом.
— Твоя фабрика… — хрипит он, — воплощенное зло. Машины работают сами, нет нужды в людях. Куда прикажешь податься нам? На что кормить семьи? Только генерал Дулд думает о рабочих. Пока он жив, покоя вам, проклятым фабрикантам, не будет!
Саботажник распаляется от собственных слов. Выпучив глаза, он вскидывает дрожащую, в ссадинах кровоподтеках руку, тыча пальцем в грудь Эдварда:
— Будьте вы прокляты! Красная смерть — кара за ваши прегрешения! За вашу надменность, презрение, спесь! Он придет за вами! Одетый в красный плащ и маску мертвеца, он придет! От воздаяния не уйти! Дулд приведет его, укажет истинных виновных!
Эд молча смотрел на хрипящего пленника. Только теперь два куска в его голове сложились в один.
Давний разговор воскрес в памяти Эдварда так отчетливо, словно случился вчера. Голос
— Прежде чем я добрался до твоей монашки, некто встретил и забрал ее с собой. Прочь из моих владений. Живую и невредимую.
— Кто это был?
— Этого я не знаю. Знаю только, что холуи звали его «королём», но чаще — «генералом».
Генерал Дулд. Король Дулд. Дэн Дулд неуловимый, почти мифический предводитель олднонского рабочего движения. Эд много читал о нем в дневниках Алины, но сама она никогда не встречалась с этим разбойником. По его указке рабочие устраивали бунты и громили фабрики, противясь механизации производства. Он играл на страхах простого народа, угрожая, что машины оставят людей без работы. Последний его бунт подавили еще до вспышки Красной смерти, сам генерал по слухам не то был убит, не то бежал из города. Оказалось, что нет. Оказалось, все это время он был здесь, в Олдноне, скрывался в заколоченных кварталах.
Оцепенение сменилось яростью. Подхватив пленника, Эд одним движением поднял его в воздух. Загрохотала, опрокинувшись, бочка.
— Где Дулд? Говори, мразь! Кишки выпущу!
— Черта с два! — слова эти еще не слетают с губ, как саботажник отлетает к дальней стенке, сбив сложенные там деревянные поддоны. Эд налетает на него, несколько раз приложив кулаком по лицу. Брызгает кровь.
— Если ты не скажешь, то клянусь, я сам отправлю тебя в Старую Пивоварню и буду смотреть, как там из тебя сварят суп. Ты хочешь в суп? Говори, тварь! Хочешь?
— Нет! Нет! — надменность сменяется мольбой. — Я не знаю, где прячется генерал. Раньше скрывался в чумных приориях, но теперь его там нет!..
— Это я и без тебя знаю. Где конкретно?
— Клянусь святым Джонстаном, не знаю!
— Я очень хочу убить тебя, — Эд подхватывает саботажника за грудки, притянув к себе. — Ты покалечил моего приемного сына. Ты испортил мое имущество. Я очень хочу тебя убить.
Вытянувшееся от страха лицо саботажника мелко дрожит. Залитый кровью, с опухшими скулами и заплывшими глазами, он выглядит жалко. Можно отдать его филинам — эти пропустят его через пару кругов ада, мало не покажется. Можно отдать страже — соляные рудники или матросская роба означают жизнь короткую, но полную страдания и лишений.
Только вот, что изменится? Сейчас, когда Эд сломал этому уродцу нос и пару ребер, злость отступила. Теперь понятно, что хоть кожу с него живого сними, ничего не изменится. Спичка так и останется хромым — или вообще безногим, если пойдет заражение. Эд разжимает руки. Как соломенный тюфяк, саботажник падает к его ногам.
— Делайте с ним что хотите, — Сол разворачивается и выходит. Бригадир, скорчив презрительную гримасу, плюет на пол.
— Богатей не хочет руки марать, — сквозь зубы цедит он. — Только ты, тряпка, не думай, что остальные здесь такие же чистоплюи.