Алхимик
Шрифт:
Атака захлебывается. Первые матросы «Агамемнона» уже вступили на абордажные трапы, тесня отступающих. На вражескую палубу летят гранаты, взрывы рвут строй защитников. Сол отбивает чей-то штык, схлестывается в поединке с неуклюжим верзилой с тяжелой дубинкой в руке. Парировать здесь бесполезно — Эд прыгает в сторону, достает режущим бок врага, таранит его. Верзила хрипит, обхватывает Сола руками и тянет за собой. Эд роняет шпагу, высвобождает руку, давит на лицо, пытаясь попасть пальцами в глаза. Матрос сжимает кольцо рук, да так что трещат ребра, и легкие не принимают воздух.
Появляется Хорст, двумя короткими ударами абордажной
Эд видит, как перетаскивают к баку «Агамемнона» фальконеты. Один картечный залп — и защитникам придет конец. Понимает это и вражеский капитан. Он выкрикивает что-то и бой постепенно останавливается. Первый лейтенант Паттерли выходит вперед. Капитан республиканцев становится напротив, протягивая шпагу рукоятью вперед.
Это сигнал. С победным гиканьем матросы разоружают противников и сгоняют их в одну кучу. Мичманы отправляют людей тушить начавшийся пожар. Хорст, неизвестно как оказавшийся рядом, хлопает Сола по плечу.
— Пережил свой первый абордаж. Взял шпагу у офицера. Герой.
— Надо отлить, — в тон ему отвечает Сол. Теперь, когда горячка боя отпускает, его начинает колотить от холода. Хорст и еще пара матросов, стоявших рядом, взрываются хохотом.
— Не стой, — старый моряк толкает Эда в бок. — Нужно найти Мастера и отправить тебя переодеться и отогреться.
Похороны на корабле. Эд чувствует себя чужим на этой скупой церемонии. Зашитые в мешки тела, темные пятна крови на серой ткани, уложенные в ногах ядра. Головы живых скорбно опущены, ветер треплет выгоревшие волосы, скрюченные пальцы мнут шапки. Данбрелл читает отходную — неуклюжие слова, мало похожие на гладкую, отточенную речь священника. По трапу один за другим покойники отправляются за борт. Тяжелый всплеск и короткое бурление воздушных пузырьков — последние звуки, которые издает умерший. Один за другим растворяются в темной глубине серые силуэты. Океан вокруг неизменен — темно-зеленое под светло-серым. Солнце бледным пятном висит над горизонтом.
Церемония окончена. Двадцать семь мешков, медленно уходящих на дно, остаются позади. Тем, кому посчастливилось выжить, возвращаются к привычной рутине. У них много дел — «Агамемнон» порядком потрепало, нужно вернуть его в форму. Да и призовой корабль требует того же. Команда разделилась. Хорст, Сол и Дилнвит остаются на борту «Агамемнона», чем не особенно расстраиваются — на захваченном фрегате работы куда больше. Сол рассчитывает, что из-за раны сможет немного отдохнуть, но доктор МакКатерли, наложив пару стежков, заявляет, что матрос пригоден к службе.
Чувствуешь себя сумасшедшим, когда ты забираешься метров на двадцать вверх, повиснув на куске дерева раскачивающемся с амплитудой метров в пять. Если же в этот момент ты еще выполняешь сложную, непонятную работу одновременно с еще десятком таких же, то чувствуешь себя адептом тайного культа. Соленый ветер обжигает кожу, море внизу — обсидиановая чернота расчерченная белыми прожилками. Топсель-кэпт затягивает песню, долгую и тягучую, выстраивая ритм работы. Он поет о девушке в порту, коварной красавице, обманом продавшей матроса на военный корабль. Через каждую строку остальные отвечают ему: «Wey-hey, blow the man down!» С удивлением Сол замечает, что песня помогает работе, делая дыхание ровней, а движения — слаженней.
Когда вахта оканчивается, Сол чувствует, что от усталости и нервного напряжения едва может стоять на ногах. Не спасает даже обильный ужин и двойная порция грога. Алкоголь, наоборот, окончательно валит с ног. Не помня себя, Сол засыпает прямо за столом.
Хорст расталкивает его — как раз вовремя, чтобы успеть выбежать к лестнице на глазах у Ригстоуна, жадно выискивающего, кого бы отхлестать.
Наверху спокойно. Сильный, ровный ветер раздувает паруса, успокаивающе скрипят снасти. Огни «Агамемнона» и купцов отчетливо видны в ночной темноте — воздух чист и прозрачен.
По палубе бродят морпехи-часовые, трое стоят у бака, где держат пленных офицеров. Матросы кругом сидят у фок-мачты, подальше от второго лейтенанта Харшкина, которому Данбрелл поручил командовать призовым судном.
— Плохой корабль, — со знающим видом заявляет старик Шарс, тот самый, что ставил крону на смерть Сола. — Злой, говорю вам. Я, как ангела на носу увидел, сразу понял. А имя, имя-то какое!
— Какое? — интересуются в толпе.
— Кровавая десница!
— И что с того?
— Десницею кровавой покарает Господь, всякого, кто презрит законы его и отвернется от него! — дребезжащим от напряжения голосом декламирует Шарс. Зловещие слова заставляют матросов умолкнуть, тревожно глядя на старика. Обведя всех остекленевшим взглядом, он указывает себе под ноги.
— Нет человеку права назвать творение рук своих таким именем! Это богохульство! Демон сидит в этих досках! Он погубил безбожников-республиканцев! Они ждали бриг, а встретили фрегат. И погибли! Так и мы погибнем, злой демонической волей!
Сол не слушает. Отступив к борту, он смотрит на черные волны. С корабля, идущего под двадцать узлов, они кажутся неподвижными, застывшими.
Неожиданно, он видит какое-то движение в волнах. Крупная рыба, не меньше двух метров, на мгновение появляется на поверхности воды. Крутой изгиб спины блестит золотом в свете фонарей. Она скрывается в темной воде, затем снова выныривает.
Эд, застывает, пораженный. Там, в волнах он видит женщину. Он совершенно в этом уверен — тонкие руки, плечи, высокая грудь, овальное лицо с неестественно большими, темными глазами. Она по пояс возвышается над водой, удивительно неподвижная, волны нисколько не тревожат ее. Кожа русалки переливается матовым, ртутным блеском. Несколько мгновений они смотрят друг на друга…