Алхимик
Шрифт:
— По крайней мере, я никогда не делал ничего незаконного или аморального. — Баннерману расхотелось и дальше отделываться пустыми словами.
Но Кроу пожал плечами:
— Истина в том, не так ли, что в нашей области деятельности нам порой приходится делать вещи, которые в какой-то мере выглядят не лучшим образом, но в конечном счете приносят пользу.
— Именно этим вы и занимались с «Матерноксом», доктор Кроу? — На этот раз Дик Баннерман решил не уступать. — Вы использовали его как прикрытие, а на самом деле занимались генной инженерией, встроив ген псориаза в систему развития зародыша. И в какой-то момент в будущем, когда зародыш станет ребенком, а потом и взрослым,
Кроу одобрительно кивнул, словно выслушал новообращенного:
— Вы очень проницательны.
— Я предполагаю, все ваши действия продиктованы намерением создать в будущем рынок сбыта для ваших лекарств?
— Именно так. Это новый штамм псориаза, для борьбы с которым мы, конечно, уже готовим к выходу на рынок новые препараты. Но мы имеем дело не только с псориазом, доктор Баннерман. Мы работаем над созданием новых генов, которые вызовут в будущих поколениях целый набор хронических заболеваний — новые нарушения сердечно-сосудистой системы, новые варианты почечной недостаточности, новые формы клинической депрессии, новые виды рака желудка — и все они потребуют правильного лечения. Зародыш через мать получит все эти гены, и через двадцать-тридцать лет, когда эти болезни начнут давать знать о себе, соответствующие препараты уже будут готовы к патентованию. Вам не кажется, что это довольно элегантно?
— Элегантно? — ошеломленно переспросил Баннерман.
— Знаете ли вы какой-то другой бизнес в мире, где компания имеет возможность создавать биологическую потребность в ее продукции?
— Да. Наркокартель в Колумбии.
Кроу сморщил нос:
— Грубый и бессмысленный пример, о котором даже не стоит и говорить.
Дик Баннерман изучал стоящего перед ним сумасшедшего, моля Бога, чтобы в этом изолированном сообществе был только один такой.
— Неужели вы серьезно так считаете?
— Во всем мире одна из шести женщин нуждается в лечении от бесплодия, и большинство из них принимают «Матернокс», доктор Баннерман. Через двадцать лет их дети начнут взрослеть и обнаружат у себя симптомы новых разновидностей псориаза, депрессии, почечной и сосудистой недостаточности… и так далее. И в результате, — голос Кроу зазвенел торжеством, как у подрядчика, успешно продавшего выстроенное им здание и готового подписать договор о сделке, — в первой четверти будущего века примерно пятая часть западного мира будет зависеть от лекарств, которые производит «Бендикс Шер». И мы не собираемся ограничивать эксперименты по генной инженерии для новых болезней только «Матерноксом». Нет, мы надеемся использовать многие из созданных нами изделий, чтобы вводить в организм гены болезней. Единственное, чего мы должны добиться, — найти правильный метод доставки генов.
— А доставка гена псориаза не срабатывает в вашем проекте Медичи, не так ли?
— Мы иногда переживаем кое-какие незначительные трудности, — сказал Кроу.
— Неужели вы настолько безнравственны? — воззвал к нему Дик Баннерман. — Настолько негуманны?
Кроу, стоя лицом к генетику, смерил его уверенным холодным взглядом:
— Доктор Баннерман, вы верите в Бога?
— Какое отношение Бог имеет к этому?
Кроу бросил на Зелигмана беглый взгляд, после чего ответил:
— Самое непосредственное. Мы живем в мире, который все больше выходит из-под контроля — и почему? Потому что он находится в злобных клещах деспота, который невозбранно господствует тысячи лет. Шарлатан, надутый позер, задира, садист и массовый убийца. Его имя — Бог,доктор Баннерман. Святой
Дик Баннерман сразу же отверг это предложение:
— Можете меня вычеркивать, Кроу.
Как ни странно, когда Кроу заговорил снова, у него был спокойный и дружелюбный голос.
— Вы должны кое-что понять, доктор Баннерман. Нас интересует не прибыль — а контроль. В течение следующей четверти века мы собираемся доминировать в фармацевтической промышленности: мы будем контролировать производство, распространение и продажу большинства медикаментов в мире. Мы будем способны контролировать борьбу с болью и, что более важно, воспроизводство. Подумайте об этом… у нас будет власти больше, чем у любой известной политической партии.
Ответ Дика Баннермана, как и раньше, был сух и краток:
— Ты свихнулся, парень.
Доктор Кроу не моргнул и глазом.
— О, я не сомневался, что потребуется время, чтобы вы начали осознавать нашу точку зрения. Я буду откровенен с вами, доктор Баннерман. Видите ли, нам нужно ваше сотрудничество. Мы очень нуждаемся в нем.
— Да, еще бы! Вы столкнулись с проблемами, когда решили с помощью «Матернокса» передавать гены псориаза, потому что прибегли к неправильной методологии. Вы сделали одну серьезнейшую ошибку, которую могут заметить, скорее всего, лишь три человека в мире. Я один из них.
Кроу внимательно посмотрел на него:
— Вот как? Может, вы просветите нас?
— Скорее я готов увидеть вас в аду.
— Может, вам это удастся, друг мой. Но боюсь, вам не будет позволена роскошь такого выбора. — Он дал сигнал Зелигману, который, нагнувшись, занялся клапаном.
Почти сразу же Дик Баннерман почувствовал, как паралич снова овладевает всеми мышцами. Он попытался заговорить, но смог лишь втягивать воздух.
— Одно из главных преимуществ клиник «Бендикс Шер» в том, что они обеспечивают полное уединение, — сказал Кроу. — Мы можем гарантировать, что наших гостей никто и никогда не побеспокоит — разве что в случае необходимости. — Он улыбнулся. — Вы понимаете?
Генетик буркнул что-то неразборчивое.
— Нет? — Кроу был воплощенная забота. — Разрешите мне внести небольшое уточнение: или вы будете незамедлительно помогать нам, или же мы оставим вас живым и в сознании, но в совершенно неподвижном состоянии, в котором будете находиться столько, сколько вам понравится, — десять, двадцать, тридцать, может, даже сорок лет. Я не знаю, как долго вы сможете протянуть в нем, лишенный возможности читать и писать, — вам останется просто лежать и смотреть на эти стены. Я представляю, что вы сочтете себя похороненным заживо, хотя клаустрофобия вам не угрожает. Пока еще вы можете дать мне знать, прав я или нет, потому что мы собираемся снова ввести вам интубационную трубку и дать возможность день или два как следует подумать.