Алхимики
Шрифт:
XX
А Мехелен, издавна славный своей независимостью, без принуждения склонил голову перед Габсбургом, и, точно в награду, войны обходили его стороной — не считая, конечно, тихой войны с Антверпеном за внимание римского короля. Как пестрая шкатулка в золотистой патине солнечного света, город красовался над мутными водами реки Диль, и светло-серые стены окружали его, будто стальной обруч.
Прибыв туда, Ренье и Андреас оставили старика на постоялом дворе у заставы, а сами отправились в коллегию святого Румбольта, чтобы узнать, найдется ли в ней приют ученому. Ибо в карманах у них свистел ветер, и даже
На улицах царила непривычная тишина, и было слышно, как во дворах и на крышах любовно воркуют толстозобые голуби. Свежие цветы лежали в нишах домов, гирляндами обвивали ставни и водостоки. Их аромат смешивался с благоухание цветущих гиацинтов в Hertogintuin [53] и отдавал во рту приторной сладостью. От нагретых солнцем мостовых струилось тепло.
После буйного дождливого Лёвена приятелям чудилось, будто их накрыло пуховой периной. Дышать было трудно, по лицам струился пот. Ренье откинул плащ на спину и распустил шнуровку колета, Андреас сдвинул капюшон на затылок и глядел вокруг с удивлением.
53
Сад герцогини.
Навстречу им по улице Августинцев медленно плыла церковная процессия со статуей Богоматери в золоченых носилках. Благочестивые мехеленцы с непокрытыми головами следовали за ней в торжественном молчании — глаза у всех были полузакрыты, губы беззвучно шевелились. Даже голоса певчих звучали приглушенно и тягуче, временами затихая совсем. Горожане, наблюдавшие из окон, провожали процессию почтительными взглядами, но никто не проронил ни слова.
Нежнейший звон церковных колоколов поплыл над улицами, лаская утомленный слух.
Ренье сказал:
— Похоже, в здешних трактирах вместо вина подают сок маковых зерен. Все им упились, а теперь хотят проснуться, но сон не отпускает.
— Да, — прошептал Андреас, — и меня тоже.
Они вышли на площадь Скотного рынка, пустую и гулкую, как барабан. В самом конце слева виднелись три невысоких здания коллегии, украшенных башенками и ажурной резьбой; а прямо перед друзьями возвышался бывший епископский дворец, ныне резиденция бургундских герцогов, чей серый фасад напоминал крепостную стену, неприступную и суровую, несмотря на яркие драпировки, спускавшиеся из открытых окон. Над полукруглой аркой ворот возвышалась восьмигранная башня, украшенная гербами Карла Смелого и его супруги; стражники в туниках с красным австрийским львом, опершись о копья, дремали ее под благодатной сенью.
Вдруг тишину разорвал звонкий цокот копыт, и на площадь в вихре перьев, шелков и сверкающей парчи вылетела пестрая кавалькада. Молодые всадники закружились под стенами дворца, словно стая ярких птиц. Они то натягивали удила, то горячили лошадей, соперничая друг с другом гордостью осанки и блеском позументов; расшитые чепраки мели по земле бархатной, отороченной кистями каймой.
Среди всадников выделялся один, совсем еще мальчик, тонкий и гибкий, словно ивовый прут. На нем был красный бархатный камзол с множеством прорезей, из которых выглядывал кремовый шелк нижней рубашки. Обилие золотой вышивки делало одеяние жестким, точно панцирь, а рубиновые пуговицы сверкали на нем подобно каплям свежей крови. Из-под парчового берета на плечи юнцу волнами спускались длинные рыжеватые волосы, сиявшие на
Но собравшиеся на площади зеваки бросали в воздух шапки и приветствовали мальчика радостными криками, потому что это был Филипп, эрцгерцог австрийский, наследник бургундский, будущий правитель Нидерландов.
А оконные проемы дворца вмиг украсились нежными женскими лицами, свежими и румяными, как розы в королевском саду. Дамы встречали кавалеров ласковыми улыбками и веселыми возгласами; без всякого смущения они склонялись вниз, выставляя напоказ полные плечи и округлую грудь, обменивались быстрыми французскими фразами с гарцующими всадниками, протягивали им унизанные перстнями ручки и дарили поцелуи, легкие, как касания бабочек. И юный эрцгерцог под громкий смех хватал и целовал всех дам подряд. И его глаза под опущенными веками блестели, как у пьяного.
Так развлекались господа, не обращая внимания на глазеющих горожан.
Ренье и Андреас тоже смотрели на них: первый — с вызовом, второй — со жгучей тоской. Потом философ тронул друга за плечо и сказал:
— Пойдем отсюда.
— Иди один, — ответил пикардиец, — я еще погляжу.
— Без тебя мне нечего делать в коллегии, меня не станут слушать, — возразил Андреас.
— Так возвращайся к мэтру, — нетерпеливо отмахнулся Ренье, — накорми его, дай лекарство, прояви заботу.
— Смеешься, что ли? — сердито спросил Андреас. — У меня нет ни гроша.
— Продай осла, будет, чем заплатить за кров и еду.
— Осел в залоге у хозяина на постоялом дворе.
— Так продай книги, одежду, все, что хочешь! Придумай что-нибудь. Раньше ты был куда сметливей — стоило лишь пожелать, и деньги сами появлялись у тебя в карманах.
— Не прикажешь ли мне просить милостыню? — спросил Андреас.
— Я бы тебе подал, — насмешливо бросил Ренье, не сводя взгляда с всадников.
На миг у Андреаса перехватило дыхание. Гнев и обида едва не заставили его броситься на приятеля с кулаками, но вместо этого он повернулся к нему спиной и зашагал прочь. Помрачневший Ренье проводил его взглядом. Не выдержав, он догнал друга и тронул того за плечо:
— Не сердись, брат, я не хотел тебя обидеть.
— Ты сказал то, что думал, — холодно вымолвил Андреас, сбросив его ладонь с плеча.
— Так и есть, — сказал Ренье. — Взгляни на себя — по виду тебе самое место на паперти. И посмотри на этих бездельников, разряженных, точно павлины: одна пряжка его высочества стоит больше, чем иной мэтр зарабатывает лекциями за месяц. Вот что я думаю: не стоит сейчас идти в коллегию. Из милости учителю, может, и выделят в ней какой-нибудь паршивый угол, темный, воняющий пылью и мочой. Но много ли от этого проку? Мэтру Виллему нужен покой и уход, тебе — место для работы.
— А тебе?.. — спросил Андреас.
— Потерпи, брат, и узнаешь, — ответил пикардиец. — Сейчас я хочу, чтобы все обернулось по-моему: тогда ни ты, ни мэтр Виллем ни в чем не будете нуждаться.
— Что же ты задумал? — спросил Андреас.
Ренье сощурился, словно кот.
— Стану ловить там, где бросают деньги в воду.
— Тут нужна хорошая сеть, — заметил Андреас.
— Она у меня будет. Главное, чтобы рыба была крупной… Ну да есть одна на примете.
— Не пойти ли мне с тобой? — предложил философ.