Алхимики
Шрифт:
Старый философ улыбнулся. Госпожа Хеди пощупала его пульс и осталась довольна; она спросила, не чувствует ли он боли в затылке и ребрах, и Виллем покачал головой. Потом она ушла, чтобы приготовить иссопный отвар, а Ренье, пересыпая речь шутками, рассказал старику о том, что случилось. Под конец он произнес с насмешкой:
— Я так расхвалил вас епископу, что теперь не знаю, как быть. Без вашей почтенной персоны он не станет меня слушать, а если станет, что я скажу ему, когда речь зайдет о Делании?
— Я пойду с тобой вместо учителя, — сказал вдруг Андреас.
Ренье
— Но почему? — спросил он приятеля. — Разве по правилу Альберта Великого философ не должен избегать связи с князьями?
— Суфлеры приходят к князьям ради выгоды, а я ищу не этого, — ответил Андреас.
— Зачем тогда идешь?
— Это мое дело, — сказал Андреас.
Тут Виллем Руфус сделал знак пикардийцу приблизиться.
— Aufgeschoben ist nicht aufgehoben [59] , — шепнул он, — возьми его с собой.
59
Отложено — не отказано.
Как был ни тих его голос, а ученик услышал и опустился перед учителем на колени.
— Вы знаете, для чего я иду туда? — спросил он.
Виллем кивнул.
— И вы отпускаете меня?
Старик кивнул снова.
— Благословите, отец мой, — сказал Андреас, склоняя голову.
Виллем с любовью коснулся его холодного лба:
— Иди, сын мой, Андреас, Господь да будет тебе защитой. Не закрывай глаза страху, ибо сердцу нашему суждено пребывать в тревоге, пока мы не возвратимся к Нему. Но сомнения отбрось и делай, что должно. В Делании твое спасение… — Старик закрыл глаза и бессильно откинулся на подушку.
Андреас выпрямился, и с лица его будто упала серая паутина — оно очистилось и стало гладким, как в юности. Он сказал:
— Я сделаю то, что должно, — потом поцеловал учителя в лоб и в руку и вместе с Ренье вышел из дома.
XXIV
Явившись во дворец, они увидели Стефа. Прохвост сменил шляпу из соломы на бархатный берет, а короб — на кожаную сумку с заклепками; вместо серого балахона он натянул короткую синюю мантию явно с чужого плеча и в таком виде расхаживал по двору, точно петух по птичнику. Заметив Ренье, мошенник развязно подмигнул ему:
— Вот и вы, наконец. Я уж решил, что ваша ученость задали стрекоча, бросив меня тут одного. Впрочем, случись так, я был бы на вас не в обиде. Благословенное место, век бы здесь оставался!
— Гляжу, ты уже сменил шкуру, — сказал пикардиец.
Суфлер выпятил грудь, гордясь собою.
— Да уж, пришлось. Я-то не настолько философ, чтобы гордиться лохмотьями. На ярмарке наряд паломника был хорош, и здесь надо быть не хуже других. Какова мантия, а? Фламандское сукно! А цвет? Такой не потускнеет! Мне бы новые башмаки, и стану не хуже господина придворного аптекаря. Уж поверьте, держать фасон я умею…
Ренье сгреб его за шиворот и хорошенько встряхнул.
— Держи, болван, только не забывай, почему
— Ваша милость, — съежившись, пробормотал антверпенец, — ей-богу, грешно так говорить. Я предан вам до самых пяток, и польза от меня будет еще немалая.
— Поглядим, — усмехнулся Ренье, оттолкнув его. — А пока побудь здесь с моим другом.
Стеф закивал, но Андреас сказал:
— Я пойду с тобой.
— Подожди здесь, — ответил пикардиец.
— Нет, — твердо произнес философ. — Я буду с тобой или уйду вовсе.
— Тогда пойдем, — сказал Ренье.
И они отправились к дворцовой капелле и встали у дверей.
Когда совсем стемнело, оттуда вышел человек и поднял руку, благословляя пикардийца. На нем был длинный серый плащ, и лицо его скрывала маска молочно-белого стекла.
— Иди за мной, — сказал он Ренье, но тут заметил Андреаса. — Ты не один?
— Нет, — ответил пикардиец.
— Кто это с тобой?
— Мой брат-алхимик.
— Про него уговора не было.
— И все же он здесь и тоже должен пойти.
— Ты ручаешься за него?
— Как за себя.
Человек в маске кивнул и сделал знак обоим следовать за ним. Пикардиец решил, что их препроводят к епископу, но вместо этого они обошли капеллу и уперлись в стену, скрытую густым плющом. Их провожатый раздвинул жесткие плети, и под ними обнаружилась дверь, такая маленькая, что Ренье с трудом в нее протиснулся. За дверью открывался ход, ведущий за пределы дворца. Но человек в маске сразу повернул направо; он зажег фонарь и осветил узкую деревянную лестницу — по ней все трое поднялись на круглую площадку без дверей и окон. Человек в маске велел Андреасу держаться за плечо Ренье, сам же вложил в руку пикардийца конец своего пояса; после этого он погасил фонарь, и площадка погрузилась во тьму.
Пояс натянулся и повлек Ренье за собой. Андреас шел следом. Пикариец стал считать шаги, но уже на десятом ему в лицо пахнуло теплом, и слабый запах ладана защекотал ноздри. Пояс дернулся и вдруг обвис; вытянув руку, Ренье ощутил перед собой пустоту и остановился.
В темноте одна за другой стали загораться свечи, озаряя комнату, маленькую и вытянутую, с высоким потолком, терявшимся во мраке. Две стены были выкрашены коричневой краской, еще две скрывала темная материя. На полу густым слоем лежала пыль, в которой отпечатались следы их провожатого. Такая же пыль покрывала стоящую посередине скамью; а кроме нее и двух железных подсвечников и скамьи, в комнате ничего не было.
Провожатый сел спиной к свету и убрал маску. Его лицо оставалось в тени, в то время как лица Ренье и Андреаса были освещены. Философ опустил глаза, пикардиец, напротив, оглядывался с любопытством и в глубине души забавлялся играми профанов.
— Назовите себя, — велел провожатый.
Голос прозвучал приглушенно, но Ренье мог поклясться, что узнает его. Сомнений не было — перед ними сидел астролог епископа. Пикардиец подумал, что его преосвященство так же должен быть рядом, и навострил уши.