Алхимистика Кости Жихарева

Успенский Михаил Глебович

Именно он завёл среди венценосных коллег моду на собирательство уникальных предметов – природных феноменов, мутантов, раритетов, древних рукописей, легендарных артефактов. В ту эпоху у каждого мелкого германского князька был свой кабинет диковин.

И Пётр Великий не только из чистой любознательности учредил Кунсткамеру на берегу Невы, но и чтобы показать всему миру – я тоже самый настоящий европейский государь!

…Костя деликатно постучал в дверь, над которой висел похожий на фонарь стеклянный

ящичек со свитком.

– О горе мне! – послышался из-за двери надтреснутый голос. – О, Суббота, будь она трижды, хм, того… благословенна! Я в этот день не вправе открыть свою дверь даже преследуемому беглецу! Впрочем, она ведь и не заперта…

– Понял, не дебил, – сказал Костя и толкнул рукой дубовые доски, испещрённые загадочными знаками.

Больше всего жилище мудрого рабби напоминало школьную химическую лабораторию – только стекло многочисленных сосудов было какое-то мутное.

Хозяин сидел в резном кресле с высокой спинкой и поглаживал немалую седую бороду. Он поразительно походил на директора школы Семёна Ароныча.

Джульверн чуть было не назвал его так, когда здоровался.

– Шалом вам, молодые люди, – сказал рабби Лёв. – Что привело вас ко мне в этот… хм… священный, но совершенно бесполезный день?

– Так это… Где он? Куда он подевался?

– Кто подевался? – спросил старец.

– Мистер Келли, – пояснил Филимонов. – Нас направил к вам Эдуард Келли. Только он в последний момент как бы испарился…

– Это похоже на него, мерзавца, – сказал рабби и сурово насупил брови. – Удивительно только, как он вообще решился вернуться в Прагу? Ведь ему лично мной предсказана смерть в императорской тюрьме! Помнится, он так перепугался… Хе! Знать, большой куш почуял шарлатан! Но зачем он вас притащил с собой? Небось наобещал золотые горы? Да вы садитесь, садитесь, снимайте свой меч…

– Где-то так, – сказал Джульверн. – Но золото не главное. Дело в том, что наш друг и наставник… Одним словом, он разочарован…

– Я не целитель душевных ран, – сказал Лёв бен Бецалель. – А доктор Зигмунд родится ещё не скоро…

– Да я просто неудачно выразился, – сказал Филимонов. – Он был заколдован, а потом его по ошибке расколдовали… Костя, доставай Виссариона!

Жихарев извлёк из-за пазухи завёрнутого в шарф Колобка. Странное дело – на груди вожатый был плоский, как блин, а теперь снова стал пышный и шаровидный…

– Это… он? – спросил старец.

– Он самый, – вздохнул Костя. – Но он не умер – просто перестал быть самим собой…

– Это тяжёлый диагноз, – заметил рабби. – Конечно, если речь идёт о человеке… Но я сегодня не могу вкушать хлеб, испечённый из заквашенного теста…

«Да тебе, дедуля, никто и не даст его вкушать», – хотел сказать Костя, но воздержался.

– Это не хлеб, – сказал Филимонов. – Это хлебный голем. Так нам сказала одна девушка – с понтом ученица Мерлина… У него были и глазки, и ручки, и ножки, и всё остальное!

– Мерлин –

это серьёзно, – вздохнул старец. – Одно то, что вам ведомо его имя, говорит о многом… Но я сегодня не могу заниматься никакими делами, а уж тем более каббалистикой! Соседи живо настучат в Синедрион!

– Да, я знаю, что в субботу вам нельзя, – сказал Джульверн. – У Марика Фишмана дед такой – на него в субботу муха как сядет, так до воскресенья и ползает… Но… посмотреть-то вы можете?

– Посмотреть могу, – кивнул старец. – Только закройте за собой дверь…

– Простите, – сказал ботан, вернулся к выходу и задвинул щеколду.

Рабби Лёв принял Колобка из рук внезапно оробевшего богатыря. Костя всегда побаивался Семёна Ароныча. Потому что уважал…

– А вы, как вас…

– Меня Нил, а его Константин, – поспешно представился ботан.

– Вот вы, Нил, заварите чаю из трав, – сказал старец. – Я не командую, ибо команда – тоже действие. Я информирую. Травы я обычно храню в том шкафчике…

Великий каббалист умудрялся одновременно осматривать Колобка, давать инструкции Джульверну и рассказывать о своих невесёлых делах.

– …И я, старый дурак, создал Голема. Надеялся, что он будет за меня в субботу проводить опыты и хлопотать по хозяйству. Время, молодые люди, это самый дорогой товар! Да, две ложечки, не больше… Поначалу всё шло хорошо, но потом меня вызвали в Синедрион. Говорят: а какие буквы проставлены на свитке, оживляющем твоего глиняного шабес-гоя? Ах, наши, еврейские? Стало быть, это уже не шабес-гой, а самый настоящий иудей, и в субботу ему тоже положено отдыхать… Столько трудов насмарку! Да, плиту можно раздуть… Но нет худа без добра: теперь я отдаю Голема напрокат, когда не хватает двенадцатого еврея для поминальной молитвы…

– Так вы тогда всех двенадцать поминальщиков и слепите, – откликнулся от плиты Филимонов. – И вообще – пустите концепт в серию!

Рабби Лёв грустно улыбнулся:

– Это богатая мысль, молодой Нил. Если бы я мог, я бы весь свой народ заменил големами, которые не чувствуют ни обиды, ни боли, не страшатся самой смерти, равнодушны к изгнанию, лишениям и пыткам, а в огне только крепчают… Да, чайничек непременно китайский… Подарок императора, между прочим! И виной всему происки завистников да интриги союза шабес-гоев…

Костя кашлянул и сказал:

– Шабес-гои – они кто такие? Может, с ними надо побазарить по-мужски?

Рабби рассмеялся.

– Шабес-гой буквально значит «субботний иноверец». От слова «шабад» – суббота… Мы нанимаем этих ребят на один день в неделю. Ясно?

– Да, – обрадованно сказал Костя. – И ещё мне ясно, почему Агапыч в конце тренировки командует: «Шабаш!»

– А итальянцы говорят: «Баста!» – тот же корень! – подхватил старик. – Молодой человек, если не трудно, подкатите моё кресло к столу, будем пить чай с яблочным пирогом… Сами его и порежьте…