Алхимия убийства
Шрифт:
50
Оставив Шолла в кафе, Жюль и я идем по авеню Оперы по направлению к Сене. У нас еще есть время до встречи с Уайльдом, и мы решаем немного пройтись, прежде чем взять фиакр. У меня в голове вертятся вопросы и разные гипотезы, и я готова адресовать их Жюлю, но по его серьезному выражению лица видно, что он не в настроении разговаривать. И мне приходится хранить молчание.
Два вопроса не дают мне покоя. Как репортер я уяснила, что не бывает простых совпадений. Маллио, бывший полицейский, спрашивал обо мне в кафе, где я наводила справки о проститутках. Вопрос: почему? Почему
Но тогда возникает вопрос о Жюле. Какая связь между ним и Артигасом? Между ними что-то произошло — это очевидно. Но что? Я больше не могу играть в молчанку. Мне нужны ответы.
— Жюль, я начинаю подозревать, что вы от меня что-то скрываете. Каждый раз, когда упоминается имя Артигаса, вы, как сказала бы моя матушка, словно кот на сковородке.
— Кот на сковородке?
— Это старое американское выражение. — Правда, я слышала его от мамы, но мне оно казалось старым.
Постукивание трости по тротуару становится более агрессивным — я задела Жюля за живое.
— Есть еще одно старое выражение, американское и французское: совать нос не в свои дела.
Потрясающе! Он говорит, что приехал в Париж убить человека, о каннибалах, поедающих его мозг, и он полагает, что я не должна обращать на это внимание? Нет, этому не бывать.
— Извините, что вмешиваюсь, но я не думаю…
— Странно.
Когда я перебивала маму на полуслове, она говорила, что я думаю вслух.
— Что странно?
— Что Перун может иметь дело с такими, как Артигас. Они же враги. В глазах анархиста Артигас — капиталист, порабощающий простого человека, типичный богатей-грабитель, которого анархист хочет убить. И анархисты представляют собой самую большую угрозу для людей, подобных Артигасу. Они живут в страхе, окружают себя телохранителями, ибо знают, что любой из них может стать следующей жертвой радикалов.
— Тогда почему Перун мог работать на Артигаса?
— Может быть, — размышляет Жюль, — он не работает на него. Может быть, он работает с ним. Или более того. Перун мог шпионить. Возможно, Артигас разрабатывает новое оружие убийства, такое, которое анархистская группа желала бы прибрать к рукам.
Я прокручиваю в мозгу эту идею, а трость Жюля продолжает постукивать в задумчивом, почти нервном ритме, который, как я замечала, появляется, когда он погружен в решение проблемы.
— Жюль, когда бы ни упоминалось имя Артигаса, вы — как бы это сказать — расстраиваетесь. Вы реагируете, словно между вами вражда. Мы вместе ведем расследование, и вдруг встревает этот человек. Не думаете ли вы, что с вашей стороны было бы несправедливо утаивать что-то от меня?
— Утаивать от вас? — смеется он. — Иметь с вами дело, мадемуазель, — это как чистить лук, который постоянно меняется, как только вы добрались до нового слоя. Если вы скажете, что сейчас день, мне нужно убедиться, что солнце в небе.
В данную минуту совершенно бесполезно говорить с ним об Артигасе.
51
В «Прокопе» мы находим Оскара в окружении группы людей, в том числе официантов. Они собрались вокруг его столика, чтобы послушать, как он распространяется на предмет эстетики,
Оскар не говорит, а поет фразы, его язык — это дирижерская палочка, которая соединяет идеи и звуки из разных частей его мозга одновременно. В этом огромном человеке, выражающем себя экстравагантными жестами и поэтической вольностью, есть что-то гротескное и в то же время трогательное. И еще признаюсь, что чем дольше я нахожусь рядом с этим странным созданием, тем больше обнаруживаю в нем того, чем можно восхищаться и за что обожать. В глубине души я чувствую, что у него золотое сердце. В схему убийства проституток он вписывается лишь тем, что мог бы заговорить их до смерти.
— Попросите вашего друга выйти к нам на улицу. У меня есть несколько вопросов, которые я не имел возможности задать вчера вечером.
Мне незачем знать, по какой причине Жюль не хочет, чтобы его видели с Оскаром в «Прокопе». На людях он многословный павлин. Он привлекает внимание, как обнаженная женщина.
По моему сигналу Оскар направляется к нам, пробираясь сквозь толпу с таким видом, словно ему устроены проводы на Красном море. Он подходит к Жюлю с сияющей улыбкой:
— Я слышал, официант обращался к вам «Жюль Верн». Я восхищен, что встретился с человеком, который написал книги моего детства о путешествии на воздушном шаре и снаряде на Луну. А я думал, что вы умерли.
— Познакомившись с вами, мсье, я точно умер и отправился в ад.
После обмена любезностями мы идем в кафе за несколько кварталов от места встречи.
Вместо зеленого пальто Оскар надел темно-фиолетовую, почти черную накидку, доходящую до самых ботинок. Под накидкой у него болотного цвета бархатный пиджак, сиреневая рубашка, темно-серые штаны, белые чулки и лакированные ботинки. На голове экстравагантная мушкетерская шляпа с широкими полями такого же сиреневого цвета, как рубашка, и с красным пером. В общем, он столь же «неприметен», как участники балаганного шествия Финеаса Барнума. [42]
42
Барнум, Фимеас Тейлор (1810–1891) — американский шоумен, основатель цирка «Величайшее зрелище на земле» и устроитель дешевых балаганов. — Примеч. пер.
— Говорил ли ваш друг, которого убили, что у него есть приятель-русский? — спрашивает Жюль резким голосом, словно готов вытрясти информацию из Оскара.
— Русский? Нет. А этот сумасшедший убийца русский?
— Мы не уверены. — Голос Жюля не становится мягче. — Упоминал ли он о каком-то химике? Или о ком-нибудь, кто так или иначе связан с наукой?
— Нет, ни о русских, ни о химиках, хотя нет ничего удивительного, если мог быть контакт с русским. В Париже много русских студентов. Натурально здесь получают высшее образование дети русской элиты.