Алхимия
Шрифт:
При порождении (gen`ese) алхимического микрокосма философы аналогически воспроизводили образы этих двух древ в начале своего творения, строго рассчитанного в соответствии с первообразом шестоднева Творения Божественного. При этом обязательным было именно строгое соответствие философского образа райскому первообразу. Так, наша знаменитая адамическая земля — terra adamica — скудельный сосуд, солёная и глиняная чаша (vase sal'ee et gluante) или, что то же самое, липкий, красного цвета humus, оставленный матерью-морем (la mer — la m`ere) при его отливе (reflux), не есть
Несомненно, ибо в герметической символике его дополняет сухое древо (l'arbre sec), иероглиф мёртвой, лишённой души плоти, которую следует восстановить и одушевить живой водой. А две как бы противоположные грани философского малого мира (petit monde), не отделимые друг от друга, и есть два древа, из которых одно имеет корни в небесах, а другое — под землёй.
Так нам становится понятен смысл скульптурного изображения на фасаде старинного дома на углу улиц Древней Комедии (de l'Ancienne-Comedie) и Полковника Данфера (du Colonel-Denfert) в Пуатье: бородатый «мужик» («rustique») первозданно-неотёсанного вида держит в правой руке перевёрнутое древо — корнями вверх и листвою вниз.
Сухое древо, также давшее имя одной из улиц Парижа (благодаря готической вывеске, существовавшей ещё во времена Соваля), — ко всему прочему ещё и жезл Ааронов, с восходом солнца процветший листвой, цветами и миндальными орехами (amandes):
«Au jour suivant de son retour, il (Mo"ise) trouva que la verge d'Aaron avait pouss'e dans la famille de L'evi, et que, des bourgeons s''etant gonfl'es, les fleurs avaient surgi qui, par leurs feuilles ouvertes, se form`erent en anmndes».
«И бысть на оутрие, и вниде Моисей и Аарон в скинию свидения: и се прозябе жезл Ааронь в дому Левине, и израсти ветвь, и процветоша цвести, и израсти орехи». (Числа, XVII, 8.)[39]
XVI. Рисунок из рукописи Авраама Еврея (беременная Дева)
Дева, готовая родить — Virgo paritura — которую почитали ещё Друиды. Шартр, возле Колодца Берлог, в до сих пор не разрушенном склепе под хорами собора.
Подобный образ мы встречаем и у греков: палица Геракла, кстати, посвящённая Меркурию, после победы над Гигантами превращается в дикую оливу, пустившую корни и ставшую огромным деревом.
И если мы действительно задумаемся об эзотерическом смысле жезла, то есть древа Ааронова, породившего миндальные орехи, то мы легко поймём очевидную тождественность этого образа и эллиптического ореола вокруг изображения Девы, который в религиозном искусстве именуется мистической миндалиной (amande mystique). Но тогда нас уже не удивит и то, что миндалина, символ девства Девы Марии, также именуется рыбьим пузырём (vessie de poisson) — vesica piscis!
При исследовании изначальной сути имён существительных нам мало чем поможет этимология Огюста Браше (Auguste Brachet), столь напичканная разными учёными премудростями, что выглядит она чрезвычайно забавно. Поэтому мы приведём из его Словаря начало и конец статьи о слове amande, содержащей истинную тарабарщину:
«Amande, миндалина, по-старофрацузски amende,
Не будем углубляться в лабиринты грамматических взаимоперетеканий и слияний, но просто сверим полученные значения с Thesarus'ом Анри Эстьена (Henri Estienne), где греческое прилагательное , amandalos переведено как тёмный, невидимый и прямо поставлено в связь с , amygdalon, amande, миндальный орех.
Мистическая миндалина! Таинственная тьма! Незаходимый мрак! Мы дерзаем привести здесь живописную вклейку из прекрасной рукописи Авраама Еврея[40], которая в реалистической манере, в соответствии с удостоверенной наукой вселенской истиной, в самом начале XVI века, при неодолимом взлёте алхимии, указывает на новое и фантастическое — nova & phantastica — представление о Непорочном Зачатии.
Воистину, если миндальный орех содержит в своей скорлупе плод, и зерно и семя сокрыто в таинственной тьме, в незаходимом мраке, то именно оно и есть «дивное, бесценное снадобье», о котором говорит Франсуа Рабле в Прологе к Гаргантюа.
* * *
Если понимать два символических древа как образы двух противоположностей — а без такого понимания невозможно никакое исследование пятой сущности (l'abstraction de la quintessence), будь оно духовное или физическое, — сравнительно легко, то гораздо труднее воплотить понимание на практике, то есть вырастить и собрать сухой миндаль зелёного древа, равно как и сочные плоды древа сухого.
Развивая свою Притчу о чудесном Острове, Александр Сетон, он же Космополит, устами Нептуна рассказывает о двух шахтах, где добывают Золото и Сталь, (Auri & Chalybis). Шахты эти сокрыты под скалой, а по соседству, посреди луга, в ограде — множество разных деревьев, достойных взора (dignissimus spectatu). Адепт указывает на семь, известных своими именами, среди коих, как он пишет, я вижу два древа главнейших, превыше прочих, из них же едино плод носит Солнечный, светлый и сияния исполненный, листва же его подобна Золоту. Иное же древо плодами усеяно белыми, прекраснейшими, нежели цветы Лилии, листва же его из чистого серебра. Нептун именует едино Древо солнечное, иное лунное[41].
Семь металлов, как благородных, так и простых, Александр Сетон изображает под видом деревьев, окружающих молодой дуб, — мы видим этот образ в Герметическом музее — Musoeum Hermeticum[42] — на фронтисписе одного очень хорошего трактата, не изданного на французском языке. Полное название его таково:
«Gloria mundi, ali^as, Paradysi Tabula, hoc est: Vera priscae scientiae descriptio, quam Adam ab ipso Deo didicit. Noe, Abraham & Salomo, tamquam summorum divinorum donorum unum, usurparunt, omnes Sapientes, omnibus temporibus, pro totius Mundi Thesauro habuerunt, & solis piis post sese reliquerunt».