Алиби для красавицы
Шрифт:
Цепочка пешеходов понемногу редела. Наконец служебные двери распахнулись, и во двор, оживленно разговаривая, начали выходить музыканты – женщины в коротких шубках поверх длинных концертных платьев, мужчины сверкали белоснежными манишками из-под незастегнутых пальто. Громко обсуждали закончившийся концерт, строили планы на вечер.
«Ты слышал, как лажанулся Костенька во второй части? – насмешливо говорил вальяжный брюнет невысокому толстячку с лоснящимися щеками. – Поехали к Геше пиво пить!»
Поток оркестрантов тоже понемногу убывал. Соня
– Простите, – обратился я к ней, – вы, случайно, не знаете, Соня Сухарева еще не ушла?
– Сухарева? – Дама взглянула на меня сверху вниз с обиженным удивлением. – Сухарева, молодой человек, сегодня на концерт не явилась.
– Как – не явилась? – спросил я каким-то глупым голосом. – Вы уверены?
– Еще бы мне не быть уверенной, если я сама объявляла о ее замене. Даже позвонить не удосужилась…
Недослушав тетку, я развернулся и кинулся к Сониному дому. Перевел дыхание я только перед самой дверью квартиры, надавил кнопку звонка… Дома ее не было. Дело не только в том, что она не открыла мне дверь – даже звонок звучал за дверью так особенно, как может звучать дверной звонок только в пустой квартире. Я еще постоял перед дверью. Позвонил еще несколько раз и пошел прочь, убеждая себя, что ничего не произошло. То есть, наверное, произошло – иначе она не пропустила бы концерт, – но не с ней. Она ведь упомянула как-то своего больного отца. Наверное, ему стало хуже, и она поехала к родителям… Да, но тогда она должна была хотя бы позвонить в капеллу!
Дома меня дожидалась бабуля, не ложилась спать. Видно было, что ей очень хочется расспросить меня, но я повел себя довольно хамски. Ушел в свою комнату и закрыл дверь. Спать, конечно, не мог: в голову лезли всякие ужасы.
С утра пораньше Надежда позвонила в справку и выяснила, что по интересующему ее адресу телефон не зарегистрирован.
Была суббота, и муж уже убежал на халтуру. Надежда посидела немного над картой города, вроде бы случайно вычислила маршрут, которым удобнее всего было добираться до Рябовского шоссе, оделась попроще и вышла из дома, решительно выбросив из головы все предупреждения своего супруга.
«Не зря говорят – горбатого могила исправит! – посмеивалась она, шагая к метро. – Ко мне это имеет самое прямое отношение. И Саша ничего не сможет сделать с духом авантюризма, что сидит во мне с пеленок, а скорее всего, это такой ген. А люди еще не научились изменять генную структуру, несмотря на то что ученые утверждают обратное…»
Надежда поднялась на пятый этаж. Нужная ей дверь была в дальнем конце площадки. Давненько ей не приходилось видеть таких дверей. Весь косяк был испещрен табличками с фамилиями жильцов и разнокалиберными кнопками дверных звонков.
Когда-то практически
«А. В. Твердохлебов» – выведено аккуратным чертежным шрифтом на прямоугольнике плотного слегка пожелтевшего картона.
«Свиристицкий» – лаконично сообщает карточка, отпечатанная на недорогом, но практичном струйном принтере.
«В. Муфлонова» – кокетливо нарисованные цветными фломастерами буквы украшены несколько безвкусными хвостиками и завитушками.
«Нутриевич И. К.» – выгравировано на аккуратной металлической пластинке.
«А. Я. Гурфинкель» – слегка наклонные буквы с нервным подскоком на желтой картоночке, прикрытой куском поцарапанного оргстекла.
Выше всех этих табличек и записок красовалась медная пластинка с изящно гравированным обращением «Прошу повернуть», смысл которого давно утерян в вихре пролетевших лет. Ниже всей этой коммунальной клинописи – большая обшарпанная кнопка с призывной надписью «Общий звонок».
Поскольку фамилия Рузаев на двери не значилась, именно общую кнопку Надежда и надавила с некоторым душевным трепетом. Она не знала еще, что скажет В. Муфлоновой или Нутриевичу И. К, но полагалась на вдохновение и никогда не подводившую ее хорошо развитую женскую интуицию.
Гулкое дребезжание звонка хорошо было слышно за дверью, но никто не спешил открывать. Надежда выждала приличествующее случаю время и снова позвонила.
Никто не появился. Более того, упоминавшаяся хорошо развитая интуиция подсказывала ей, что никто и не появится, в квартире попросту никого нет. Об этом, помимо интуиции, говорили полное отсутствие за дверью каких-либо скрипов или шорохов и особенная гулкость раскатывающегося за дверью звонка – такими гулкими бывают только пустующие комнаты и квартиры.
Решив не доверять своей интуиции и до конца проявить упорство, Надежда позвонила В. Муфлоновой, справедливо посчитав ее наименее чопорной и закомплексованной из жильцов квартиры. Не дождавшись ответа, она последовательно перебрала А. В. Твердохлебова, И. К. Нутриевича, Свиристицкого, А. Я. Гурфинкеля. Звонки раздавались в разных концах квартиры – резкие и глуховатые, требовательные и заискивающие, кокетливо-заливистые и деловито-сухие, – но никто на них не отзывался, ничьи шаги не раздавались в глубине квартиры.
Надежда устало прислонилась к косяку.
«Ну вот, – подумала она, – зря тащилась в такую даль. И поделом мне – говорят же, дурная голова ногам покою не дает. Прав мой муж: лезу вечно не в свое дело… Надо сидеть дома и обеды готовить… Кстати, обеда-то сегодня у меня и нет. Саша придет с работы – чем я его накормлю? И кот голодный…»
Окончательно решив плюнуть на свое дилетантское расследование и вернуться к безнадежно запущенному домашнему очагу, Надежда напоследок подергала дверную ручку… И дверь послушно распахнулась.