Алина
Шрифт:
История, которую я сейчас рассказываю, на самом-то деле не слишком психологическая. То есть не о работе психолога как она есть, потому что ее-то как раз, можно сказать, и не было. Может быть, в этом и заключалась моя ошибка… Но я говорю себе (и теперь вам), что таким было ее желание. Друзья, просто друзья. И никаких психологических штучек.
Я даже привожу здесь записи некоторых наших разговоров, и хотя с точки зрения врачебной этики это выглядит не лучшим образом, но, как я уже сказал, речь не вполне о лечении или психологической помощи. Но зато так… так все же правдивее, чем
– Вы не против, что я буду записывать наш разговор?
Она с любопытством посмотрела на меня своими большими карими глазами, а потом опустила взгляд и ответила тихо:
– Думаю… думаю, я не против.
Что-то в этом ответе показалось мне странным – сама эта реакция, этот взгляд, эта покорность в конце, как будто преодоление… Впрочем, сейчас я рассуждаю более осознанно, зная ее достаточно близко. А тогда что-то просто мелькнуло и заставило меня объяснить подробнее:
– Я обычно делаю запись беседы, потому что потом мне проще возвращаться к некоторым моментам, чтобы все обдумывать…
Я не успел договорить.
– Я же сказала, что согласна, – перебила она таким тоном, словно давно уже решено: разговор окочен, и мне следовало это понять.
– Ну ладно, – произнес я, слегка озадаченный.
– Простите. Что-то я сегодня нервная, – сказала она. – Я понимаю, что так будет удобнее. Конечно записывайте.
…Ты заходишь в подъезд пятиэтажки, поднимаешься на третий этаж, подходишь к двери арендованной квартиры и в который раз думаешь, что еще год назад ни за что бы не поверила, что будешь жить в этой дыре. «Впрочем, не такая уж и дыра, – возражаешь сама себе, – особенно если вспомнить детство и забыть ту гадость, которая была после. Все возвращается на круги своя».
Открываешь дверь, разуваешься, ставишь туфли на маленькую обувную полку, отмечаешь про себя, что они мокрые, немного грязные и неплохо бы их почистить, но откладываешь это на потом.
– К черту, – говоришь сама себе, распрямляешься, снимаешь куртку, вешаешь ее на крючок и смотришь в зеркало.
Зеркало маленькое, с обшарпанной рамкой. Невольно думаешь, сколько разных лиц оно видело, в том числе и тех, кого уже нет в живых.
– Много их было, наверное… – говоришь ты.
А потом, словно опомнившись:
– Черт, что я несу? – И идешь на кухню.
Кухня маленькая, квадратов шесть, не больше. В углу холодильник, рядом небольшой стол, за которым разместятся максимум двое, вдоль противоположной стены раковина, плита и шкаф. Еще три шкафа висят на стене. Это все.
– Вот так и живем, – говоришь ты и наливаешь в стакан воды из фильтра-графина на столе.
Выходишь из кухни обратно в коридор и проходишь в комнату – единственную жилую комнату в квартире. У стены справа – вечно разложенный диван с неубранной смятой постелью, вдоль противоположной стены – видавший виды коричневый, под дерево, лакированный шкаф с открытой дверцей, около окна – стол со стулом. Еще один стул у дивана, и на нем куча вещей.
Ты
– А еще говорят, что в холостяцких квартирах свинарник… Они просто не видели, как выглядят квартиры одиноких женщин.
Произнеся это, ты улыбаешься, снимаешь лифчик, потом трусики и швыряешь их в ту же самую кучу вещей на стуле. Затем ты открываешь дверцу шкафа – ту, с обратной стороны которой зеркало («Какой дурак сделал зеркало внутри?»), – подходишь так, чтобы было видно отражение в полный рост, и смотришь на него, затем закрываешь глаза, и…
…И перед тобой – большое запотевшее зеркало с позолоченной рамой, цельная мраморная столешница-раковина, позолоченные держатели стаканчиков для зубных щеток, мыльница, в которой лежит мыло с частицами золота и такой стоимостью, что лучше не знать.
Сзади подходит он, ты слышишь его дыхание, затем чувствуешь прикосновение. Он касается спины, движется вниз, задерживается ниже талии, другой рукой крепко берет за грудь и спрашивает шепотом:
– Ты сегодня будешь послушной девочкой?
Ты слегка склоняешь голову на бок:
– Да…
Запись от 21 марта 2016 года
– Простите, в прошлый раз я вела себя как дура.
– Не волнуйтесь, все в порядке.
– Нет, не очень в порядке… Знаете, все больше убеждаюсь, что внутри меня живет какой-то капризный ребенок, и иногда я не могу его удержать.
– Может быть, я вас разочарую, но должен сказать, что в каждом из нас сидит ребенок, который то и дело вносит свой вклад в наше поведение… Так что все в порядке.
– Спасибо вам.
– Да пока не за что… И в конце концов, кто знает, может, вы как раз затем и пришли, чтобы разобраться с этим самым ребенком и определить, какое место его, а какое – ваше.
– Может быть…
(Вздыхает и продолжает после небольшой паузы.)
– Боже мой, как же мне с вами повезло. Другой бы после такой выходки не стал бы меня больше слушать.
– Не отрицаю, конечно, что вам со мной повезло… (Смеюсь.) Но думаю, что любой на моем месте поступил бы так же. В конце концов, это моя профессия – слушать людей, наблюдать за ними, пытаться понять их действия, решать их проблемы и… Может быть, расскажете что-то?
– Например?
– Например то, на чем мы с вами остановились в прошлый раз. Ну, или что-нибудь другое.
Тогда я намеренно не стал допытываться, зачем все же она ко мне пришла. Я видел, что случай тут особенный и она не из тех, кто приходит и, не успев даже поздороваться, говорит:
– Мой муж алкоголик, я хочу его бросить, но не могу.
Нет, здесь случай другой. Ей нужно время, чтобы она сказала. А может быть, она вообще не скажет, но от самих бесед со мной получит что-то, ей необходимое. В конце концов, нельзя исключать того, что человеку просто нужно поговорить. И если это так, то я был готов.