Алиса
Шрифт:
Ущипнул себя за живот. Больно. Потом стало ещё больнее.
– Ты прости, что так неожиданно. Но у меня нет сил, это растягивать и смягчать. Все эти разговоры… Лучше так. Сразу.
Я уловил в воздухе аромат знакомых духов… Тёмные каштановые волосы, ночная сорочка. Карие тёмные глаза. Лера здесь.
Первую брачную ночь мы провели в съёмной квартире.
Там был ободранный пыльный диван, от которого чесалась спина, и огромные деревянные окна, рамы которых растрескались, наверное, ещё при Союзе. Под утро, когда на улице похолодало, и сквозняки в квартире начали встречаться друг с другом,
Вместе с Лерой мы лежали под одеялом и смеялись, глядя, как наглая птица скачет по коробкам со свадебными подарками. Её надутая грудка, рассечённая чёрной полоской, была похожа на спелый лимон, к которому ради смеха приделали крылья. Синица крутила головой, клевала обёрточную бумагу. Напоминала о скором приходе зимы и о том, что позади праздник осеннего равноденствия. День свадьбы.
В то утро я смотрел на залетевшую в квартиру синицу, и она казалась мне символом новой жизни. Мы с Лерой гладили ладони друг друга, и задерживали подушечки пальцев, когда касались обручального золота. Прятались под одеялом от сквозняков. Целовались и любили друг друга, совсем не стесняясь крылатой гостьи.
В то утро Лера сказала, что видит смерть в зеркалах.
Это длилось всего секунду, может, меньше. Лишь сжатый до мысли миг. Но я и вправду поверил дурацкой шутке. Потом, когда трезвый ум вернулся, я подумал, что у моей жены странное чувство юмора. А ещё через мгновение и вовсе позабыл о словах Леры. Все мысли вытеснил восторг, захлестнувший меня, когда я понял, что могу называть Леру женой.
Жена. Моя жена. Я пробовал это слово на вкус, и оно мне безумно нравилось. Потом вспомнил, что вообще-то и сам теперь зовусь мужем, но слово «муж» не казалось мне таким сладким. Бытовое, обычное слово. То ли дело «жена». Же – на. Я ущипнул себя и когда понял, что всё происходит по-настоящему, то чуть не захлебнулся от нахлынувшей эйфории. Стало так радостно и светло, что казалось, я улечу сейчас в космос – просто так, без инженеров, диспетчеров и ракет. На одном только счастье.
– Я серьёзно. – сказала Лера, вернув меня обратно на землю.
В то утро я не поверил. Как в такое можно поверить? Всю жизнь я был материалистом и скептиком.
Лера хорошо меня знала. Поэтому нисколько не удивилась, заметив мой скепсис.
– Так и думала, – улыбнулась она. – Знала, что ты не поверишь. Но ты помни эту историю. И не слишком удивляйся, если я всё-таки уйду.
Через два года после свадьбы Лера забрала документы вуза. На последнем курсе. Мне казалось это сущим безумием. Я не понимал, как жена может оставаться спокойной, после того, как похоронила пять с половиной лет учёбы. Она училась на врача, У её с детства было неравнодушие к больным.
– Мне не нужен диплом, чтобы лечить, – улыбнулась она тогда. – Вот увидишь, люди сами будут идти ко мне.
Так и вышло.
Каждый день они приходили в наш дом – кто с больным сердцем, кто со спиной, кто с онкологией в последней стадии. Шли сами и приводили с собой детей. Моя жена смотрела их, давала травы и что-то шептала. Затем улыбалась и отпускала.
Я был уверен, что она занимается шарлатанством. Из-за этого мы вечно ругались.
В один из
– Возьми, родная. Возьми. Здесь гостинцы, покормишь дочку. Спасибо тебе за всё, золотая. Храни тебя Господь!
Лера взяла пакет, игнорируя мой взгляд.
Когда дверь за стариком захлопнулась, я сел в прихожей, не разуваясь. Кинул папку с документами на пол и долго смотрел в одну точку. Лера стояла рядом. Она опиралась плечом о стену, держала в руках пакет и глядела на меня с усмешкой. Ждала, что я скажу.
– Зачем? – спросил я, не поднимая глаз.
– Потому что он так хотел.
Я опустил ресницы и глубоко вдохнул.
– Тебе не хватает денег?
– Хватает.
– Тогда зачем ты берёшь у них?
Жена улыбнулась и спокойно ответила:
– Потому что это подарки.
– Я спрашиваю, зачем ты их принимаешь?
– Разве не в этом заключается суть подарков?
– Лера…
– Я не прошу ничего. Тем более не беру деньги.
Я резко встал и пнул валявшуюся под ногами папку с документами.
– Какая разница? Какая, на хер, разница, деньгами они несут или так?! Зачем ты взяла у него пакет? Тебе есть нечего?
– Не смей повышать на меня голос. И вообще, не ори. Алису разбудишь.
– Просто ответь. Как тебе хватает совести?
Лера усмехнулась, но уже по-другому. С пренебрежением во взгляде.
– Считаешь, твой труд важнее, чем мой? – спросила она. – Думаешь, я не имею права на благодарность?
– Благодарность? – я начал выходить из себя. – Лера… Хочешь скажу, как называется то, что ты делаешь?
– Ну-ка, скажи.
– Это называется мошенничество.
Лера не ответила. Она молча бросила мне в ноги пакет с продуктами. Затем развернулась и заперлась в детской. Я не слышал, плачет ли она. Но даже, если б услышал, то не почувствовал бы себя виноватым.
…Спустя две недели после той ссоры я приехал к дяде Толе. Он был мне вместо отца и всегда давал мне нужный совет. Лера осталась с Алисой, и у нас с дядей, наконец, появилось время, чтобы поговорить начистоту, по душам. Такое случалось редко. Наверное, поэтому, мы так долго и не могли раскрыться. Пока чистили снег у голубятни, лишь обменялись пустыми новостями да обсудили слухи, о которых забыли минуту спустя. И только вернувшись с мороза в квартиру и выпив по рюмке, мы посмотрели друг другу в глаза и кивнули, словно поздоровались по-настоящему.
Дядя всё понял без слов. Хмыкнул и покачал головой. Затем, скорее, по привычке, чем из любопытства, спросил:
– Что стряслось?
Проработав сорок лет в милиции, дядя выучился говорить так, что любой человек, сидя перед ним, чувствовал себя нашкодившим пацаненком. Ростом он был на голову выше меня, глядя на его жилистые руки и крепкую спину, я знал, что если потребуется, он скрутит меня в момент. Не позволит даже пошевелиться. Никакая сила не могла повалить его на землю. Кроме одной, которая всех нас однажды повалит под землю…