Алитет уходит в горы

Семушкин Тихон Захарович

— Товарищ Хохлов, тебе придется еще съездить к нему. Обяжи его явиться в ревком. Но не раньше чем месяца через два. Я сам хочу его видеть.

— Слушаюсь, товарищ уполномоченный. Только на нем дело не кончается. Я, правда, как следует еще не разузнал. Но на след напал. На берегах другой реки, далеко отсюда, почти в самых горах, американец какой-то живет. Раньше он жил там только летом. Весной на моторной лодке приезжал, а к осени уезжал. Но в эту зиму будто бы он остался здесь. Вот такой есть слух. И туда придется съездить, пошукать там.

— Да, —

сказал Лось. — Имей в виду, товарищ Хохлов, что в этом году, в крайнем случае на будущий год, мы должны выселить отсюда всех авантюристов-проходимцев.

— От нас они не скроются, товарищ уполномоченный… Этого дальнего будто бы зовут мистер Ник.

На следующий день пурга стихла, и Лось вместе с Хохловым выехал к Русакову, на пушную факторию.

Глава двенадцатая

Заведующий пушной факторией Иван Лукич Русаков, небольшого роста, юркий, с клинообразной рыжей бородкой и светлыми глазами, был родом из Пензенской губернии.

Еще мальчиком Русаков вместе со своим отцом уехал от безземелья с переселенцами в Сибирь. Здесь, на новой земле, он увлекся охотой на пушного зверя и со всей страстью отдался этому занятию. Он бродил по тайге целыми месяцами и еще в юные годы стал знаменитым охотником. На него обратил внимание сибирский купец Бабкин и пригласил его на службу. Через несколько лет Русаков стал крупнейшим специалистом по пушнине.

Купец решил сделать Русакова зятем, выдать за него свою единственную дочь. И Русакову предстояло самому стать крупным купцом.

Может быть, все так и случилось бы, если бы купец не узнал, что его будущий зять якшается с каторжниками-белобилетчиками, как он называл всех революционеров, живших в Сибири. Русаков запутался, по мнению купца, в нехорошем деле. И купец прогнал его. Русаков ушел в тайгу и снова стал выслеживать зверя.

В гражданскую войну он был партизаном, дрался с интервентами, не один раз попадался в руки японцев. Но случалось так, что он всегда уходил от врагов. После перенесенных нечеловеческих страданий Русаков стал заикаться. И вот теперь он жил на самом краю света, весь отдавшись своей любимой работе.

Старый коммунист, он был неутомим. Русаков работал и в магазине и в складах и беседовал в ярангах с охотниками об организации и улучшении промысла.

Отличное знание охотничьей жизни и психологии охотника помогло ему завоевать расположение местных людей. Русаков не пренебрегал их пищей, и они охотно угощали его моржатиной, лучшими кусками молодого тюленя, подчеркивая этим свое уважение к нему.

Здесь, на Крайнем Севере, где время длинное, у Русакова не хватало его. Домой он заходил лишь для того, чтобы закусить и выспаться. Опасаясь, что его жену может одолеть скука, он уговорил ее открыть в факторийном доме школу для детей местных охотников.

Кем-то был пущен слух, что, если детей не пустить в школу для забавы жены Русакова, он обидится и перестанет продавать патроны и табак.

Детей набралось много. И Анна Ивановна, полная, добродушная русская женщина, никогда не помышлявшая о роли учительницы, стала обучать чукотских детей русскому языку и грамоте. Дети очень скоро привыкли к приветливой белолицей женщине и с радостью бегали в школу.

Когда Лось прибыл в факторию, Анна Ивановна занималась с детьми. Десять мальчиков и девочек сидели вокруг обеденного стола. На столе лежал букварь, неизвестно каким путем оказавшийся в фактории. Может быть, по нему учился даже мистер Ольсен — доверенный бывшей здесь «Норд компани».

На стене красовалась хорошо выделанная шкурка моржа, обрамленная деревянными рейками и служившая классной доской. Мелом на ней были написаны слова и цифры.

Анна Ивановна очень смутилась и покраснела, когда в комнату вошел Лось. Поздоровавшись с ним, она сказала детям:

— Ну, ребятки, кончаем занятия.

— Зачем же? — сказал Лось. — Продолжайте, продолжайте.

— При посторонних я не могу заниматься, Никита Сергеевич. Я даже мужа не пускаю на свои занятия.

— О, какие строгости у вас! — улыбаясь, заметил Лось и, подсев к одному ученику, заглянул в его самодельную, из простой бумаги, аккуратно сшитую тетрадь.

— Какая это цифра? — басом спросил он.

— Восемь, — уверенно ответил мальчик, с любопытством разглядывая этого огромного, как медведь, человека.

— А эта?

Мальчик поглядел на свою учительницу и нерешительно сказал:

— Шесть.

— Что же ты, Ако, забыл? — спросила Анна Ивановна.

— Правильно, правильно. Вот если тетрадку перевернуть так, то получится шесть, — ободряюще сказал Лось. — А ну-ка, прочти это слово.

— «Мама», — произнес твердо мальчик.

— Молодец! Правильно. А писать умеешь? Напиши: «Папа».

Мальчик уверенной рукой вывел буквы.

— Хорошо учишься! — похвалил Лось.

Анна Ивановна все же прекратила занятия и распустила учеников.

В комнату вошли Русаков и милиционер Хохлов.

Вскоре все они сели за ученический стол обедать.

— Вот теперь здесь можно чувствовать себя как дома. Здесь русским духом запахло, — сказал с гордостью Лось. — В прошлом году на этом самом месте я сидел с рыжим мистером Ольсеном. И оба мы говорили не то, что думали. Ужасно хитрили.

— И я р-рр-рыжий, — смеясь, вставил Русаков.

— Так что перемена небольшая, — разливая суп, сказала Анна Ивановна.

— Большая перемена. Очень большая, Анна Ивановна. Кстати, вы подайте на мое имя заявление, и я зачислю вас штатной учительницей.

— Что вы, Никита Сергеевич! — Она замахала обеими руками. — У меня и прав учительских нет. Это я так, от безделья занялась.

— Права, Анна Ивановна, теперь все у нас. Обязательно напишите заявление. А если вы организуете еще и ликбезпункт, я вам вынесу особую благодарность от ревкома. Это же великое дело вы развернули здесь. Десять учеников!