Аллергия на «Магические Грибы»
Шрифт:
В конце концов, мы разъехались. Я в Ирландию. Миша в Австралию. Спустя десять лет он нашёл меня в интернете и рассказал свою непростую историю [10] .
18
— Как тебе Ирландский дождь? — спрашивает Миша из тёплой Австралии.
— А что дождь? Отличный дождь! Освежает, плюс к тому это так романтично. Дождь это чистота и свежесть, это здорово!
Дождь! В принципе эту книгу можно было бы начать с этого слова, и этим словом можно было бы закончить, потому что дождь в Ирландии бесконечен, как солнце в Калифорнии, которое греет там 365 дней в году.
10
Миша рассказал свою непростую историю — Письмо Миши прилагается в полном объёме:
Письмо Миши
Ну, приветик, Саня!
Наконец-то я нашёл тебя, не верил, переживал, что мы расстались навсегда, как ни как, десять лет прошло.
Что бы развеять туман, расскажу, почему я раньше не искал встречи — были на то причины большие и настолько тяжёлые, что мы вообще ни кому не писали и на связь не выходили, кроме родителей
Стыдно рассказывать, иммиграция у нас была очень тяжёлая. По приезду сюда начиналось всё не плохо, но с самого начала у нас появились завистники из числа якобы друзей. Они подали на нас ложный донос в департамент иммиграции, и вместо того что бы получить визу — ПМЖ, мы получили — отказ! И начались наши мучения на долгих девять лет.
В общем, итог такой: мы прошли через все суды, и дошли до прошения к министру иммиграции и тоже получили отказ. Нас стали готовить к депортации, и выживать из страны. Забрали разрешение на работу и на учёбу, визу стали продлевать на три месяца, потом на месяц потом каждые две недели, короче издевались, как могли, рассчитывая, что мы сами уедем.
Когда нам объявили, что нас будут депортировать, то я пошёл на радикальные меры. Я перерезал себе вены и съехал на дурку. Я написал предсмертную записку, всё как положено, чтобы они знали. Конечно же, скорая помощь и полиция понаехали. Отвезли меня в больницу, зашили и начали якобы лечить, успокаивать. Снова волокита, и на утро обо мне говорили уже все от полиции до правительства в Канберре.
Департамент иммиграции взъелся на меня пуще прежнего. Они стали врачей уговаривать, чтобы меня закормили таблетками и потом депортировать. Было приятно, что наш семейный врач заступился за нас, пошёл за помощью к сенатору и написал письмо министру иммиграции. Но это не помогло, и я был уже наготове ко всему. Я раздобыл сорок упаковок таблеток транквилизаторов, ходил постоянно с ножом и предупредил врачей, что если придут меня депортировать, то я вскрою себе вены.
Обложили меня со всех сторон, и опять нам дали отказ от министра. Тогда я выпил все таблетки и опять вскрыл себе вены, причём на глазах у всех офицеров, и сказал, что лучше я умру, но мои дети останутся жить в Австралии. Опять скорая, шесть машин полиции, отвезли меня в больницу, но таблетки стали действовать и через пару часов я отъехал. Мне воткнули капельницу, и спасли. Меня в очередной раз зашили, поместили в дурдом, и сказали, что после второго раза они уже не могут выпустить оттуда.
Шесть недель в дурке меня пытали и уговаривали. Я упорно настаивал на том, что если меня посадят в самолет, то я вскрою себе вены прямо в салоне самолёта, но сначала я вскрою сопровождающих меня офицеров. Врачи были в шоке, собрали симпозиум и решали, что со мной делать. Писали письма министру, чтобы нашу семью оставили в покое, что у меня дети и жизнь загублена. Это нас не спасало. Злые офицеры департамента иммиграции пуще прежнего стали злиться и решать, как меня победить, так как, с таким мусором как я, они ещё не сталкивались.
Пока меня держали в дурдоме, одна наша знакомая, совершенно случайно, познакомилась с человеком, который работает в министерстве юстиции, и оказалось, что он ходит каждые две недели на доклад к министру иммиграции. Она рассказала ему про нас, как нас оклеветали и как департамент над нами издевается и не пропускает наше дело к министру на рассмотрение. Он с нами встретился, поговорил, я ему всё объяснил, как и кто нас оклеветал, и он пошёл к министру и всё ему рассказал. И вот в результате такого необычного стечения обстоятельств, через месяц, мы получили письмо от министра иммиграции, что мы должны пройти медицинскую комиссию, полицейские проверки, начиная от полиции штата, потом федеральная полиция, потом Австралийское КГБ, потом запрос в Белорусское посольство.
Ура! 16–го Мая 2010–го года моя семья получила визу ПМЖ и мы стали постоянными жителями Австралии! Ровно десять долгих лет, день в день как я сюда прилетел 16–го Мая 2000–го, и в этот же день через десять бесконечных лет, мы получили то, к чему мы стремились. Я ПОБЕДИЛ!!! И я горжусь собой.
Нам помог случай. Я боюсь представить себе, а сколько же ещё таких неудачников, как я, воюют с иммиграционными офицерами в Австралии. Почему я так думаю? Потому что, я почти уверен, что такой вот «ложный донос и последующая депортация», являются государственной программой борьбы с нежелательными иммигрантами.
Веришь ли, Саня, эта горькая победа не принесла мне радости. Я представляю, как нас вызовут на церемонию, мы принесём клятву, и споём гимн вместе со всеми, и нам вручат сертификат натурализации, и на утро австралийский паспорт, а на душе кошки скребут. Вот в руках мой паспорт, вот под ногами австралийская земля, а мысли мои в Белоруссии, дома, среди родни. Кому я тут, на фиг, нужен? Кругом чужие лица, английский язык, как кость в горле, в горле застревает, много на нём не пообщаешься. Убогий язык, скудный, тошнит от него.
Кроме того, я тут кровь проливаю, а мама моя до сих пор в Греции… Представь себе, Саш, она уж девять лет в Греции собирает апельсины, работая за еду. Я себе никогда не прощу того, что мы позволили ей поехать туда. Когда она попала в рабство, я сам ничего не мог сделать. Её хозяин отобрал у неё паспорт, а я был повязан войной с Австралийским законодательством.
Хочешь, верь, а хочешь не верь, но вся эта нервотрёпка, эта моя «победа», это моя душевная боль, это горе, которое я совершил своими руками. Я раньше верил Чацкому, что «Хорошо там, где нас нет». Я понял главное, Саня, хорошо там, где нас УЖЕ нет, понимаешь? К сожалению, уже нет.
Я хожу по чужой земле и ношу родину в сердце. Я думал, за границей я расправлю крылья и полечу, а оказалось, не могу, перегрузка в моей груди. Все десять лет я бежал от родины, а убежав от неё, оказалось, что начался новый забег — побег от самого себя, и это невыносимо.
Это не иммиграционное законодательство Австралии меня мучило, это Бог посылал мне сигналы, что тут мне не место, а я его не понимал. Я всё переосмыслил, Саня, я возвращаюсь! Я вызволю мать из рабства, и мы, все вместе едем домой!
Желаю тебе найти себя там, где тебя будут любить и уважать таким, какой ты есть. Удачи тебе и здоровья!
Миша и вся моя семья.
До встречи на родине!
Ирландский дождь, не перепутаешь ни с каким другим дождём в мире. У ирландского дождя есть свой национальный колорит. Порой, на ирландском небе нет и облачка, а дождь всё равно накрапывает, появившись неизвестно откуда, словно он телепортировался сквозь
Окружающее пространство и ирландское небо, это соединяющиеся сосуды, уровень которых стремится сравняться, но этого никогда не произойдёт. Эти уровни никогда не сравняются, потому что, как бы ни старались небесные силы затопить этот остров, вода утекает неведомо куда, не оставляя даже луж.
Дети в России скачут по лужам, измеряют глубину, пускают кораблики, сделанные из конфетных фантиков. Боюсь, что дети в Ирландии не могут позволить себе такого удовольствия — в Ирландии нет луж!
Ирландский дождь коварен, как болезнь — он приходит, когда его совсем не ждёшь. Он, как ветреная и легкомысленная девушка, оставляет тебя со слезами досады на лице.
К этому дождю равнодушны только вороны. Для них нет плохой погоды. Для ирландских ворон нет времён года. Я подозреваю, что для них также нет и времени суток, и они всю ночь кружат над нашими домами, чувствуя себя полными хозяевами среди тьмы.
Как бы то ни было, но к дождю привыкаешь. Если бы я поинтересовался, о погоде, то я спросил бы: «Как там, в Ирландии, ветер?»
Ветер тут подлый. Ну, прямо как мой хозяин Падди. Такой, знаете ли, хитрый ветер — дует отовсюду. С любой стороны тебя достанет, как ни укрывайся. Если ты идёшь вперёд, то ирландский ветер дует тебе в лицо, а когда идёшь назад, то этот ветер меняет направление и снова дует тебе в лицо. Даже в самый солнечный тёплый летний день, если вдруг нечаянно окажешься в тени, то ощутишь, прохладу, как зябко оказывается! Это всё ирландский ветер!
Как бы старательно ты не пытался поджариться на скудном ирландском солнце, загореть не удастся — ветер сдувает все солнечные лучи, как сухие листья с осеннего дерева. Как бы ни старался растаять под этим солнцем, подобно мороженому, не получится, и желание спрятаться в тени не возникнет — это всё ирландский ветер.
Ирландский ветер и мой хозяин Падди — близнецы, братья, они самые ненадёжные товарищи, но, кто же я на их пути? Если я слабак, то быть мне флюгером, если же во мне найдутся силы схватить ветер и стать его хозяином, то может, я стану ветряной мельницей?
Здравствуй, хороший мой, Александр!
Вся жизнь моя это дети и ещё раз дети, наверное, и ты думаешь о них непрерывно. «Бе–е-е!!!» говорит Саша, когда мы предлагаем то, что ей не нравиться. Каждый день, приходя из садика, просит, чтобы я включила видеокассету с выпускном баллом Анастасии. Саша уже выучила все песни, которые звучат на кассете, сидит, смотрит и поёт вместе с видео, танцует. Я тоже, невольно, знаю уже все стишки и песни с выпускного бала.
Я смотрю дома на стены — обои просто ужас! Местами они изрисованные, уже где-то порванные, грязные, вид, прямо скажу, неважнецкий. Краска на окнах облупленная, нам нужен мужчина,., на час, или хотя бы на день!
Всё собираюсь помыть палас. Саша, поросёнок, каждый день, топчет его ботинками. Сколько я её ругала, что обувь надо снимать. Нет, она несётся как паровоз на палас, увёртываясь от меня. Если снимешь ботинки с неё сразу же, то обидится — её же лишили удовольствия пачкать палас, сидит, ревёт целых полчаса. Такая вредина, пока не подойдешь и не возьмёшь её на руки, так и будет сидеть, и реветь, демонстрируя тем, какая мама плохая, и как она несправедливо с ней обошлась. Я знаю, что ей нужно твоё отцовское воспитание, твоя серьёзность, твоя доброта.
Настя почти каждый день страдает: «Я хочу к папе, я соскучилась». К весенним праздникам у неё в школе готовятся, разучивая песни, танцы. Она приходит домой и распевает их, маршируя, танцуя. Удивляюсь, как Саша быстро всё схватывает, тут же начинает подпевать сестре. И вот уже сидит на горшке и мурлычет себе под нос: «На палад, на палад(парад), на палад идёт отляд (отряд)». Я смеюсь тихонечко. Жалко, что уделяю им мало времени. Только полтора — два часа в день. В последнее время практически не читаем. У меня болело горло, да и нос был страшно заложен, я не могла их порадовать чтением.
Никак не могу сводить детей на кукольный спектакль. К нам в город приехал цирк, но посетить его мы не можем, денег не хватит. Это ужасно! Такие мысли посещают меня постоянно. Но всё время переживаю за их нервную систему, только бы они не возбуждались ещё сильнее от переживаний. Поэтому выходные в основном проводим у бабушки или дома.
Держись, мой родной, позволяй себе отдыхать, хоть изредка!
Целую тебя, твоя единственная.
19
Падди приволок русского парня.
Это было как гром среди ясного неба. Он стоял как столб, высоченный под два метра. С ручищами как у гориллы. С глазами очередного зомби. «Вот, познакомьтесь, Борис».
Он его именно «приволок». Он взял его напрокат. И приволакивал его, всякий раз, когда видел, что я уже на грани. «Он работает на другого Падди. Его зовут также, как и меня, Падди Смит. У нас тут в каждой деревне живёт Падди Смит» — объяснил мне Падди.
Боря был настоящий спортсмен–телохранитель. Чемпион всех округов по карате и самообороне. ЧТО ОН ТУТ ДЕЛАЕТ? Что привело такого талантливого парня к Падди Смиту, который зарабатывал на жизнь, монтируя сараи для хранения сена и силоса, загоны для овец и телят?
Я смотрел на этого жилистого великана, с некогда пронзительным сканирующим взглядом, представлял его в чёрном, образцово строгом костюме. Однако предо мной был работяга с остекленевшим взглядом, понурой головой и осанкой выражающей полную покорность.
— Я его убью! — басом сотрясал воздух Боря. — Он заставил меня купить велосипед, чтобы я ездил на работу, к нему за десять километров от города. Поселил в комнате с ледяными стенами и полным отсутствием горячей воды за сумасшедшую оплату. Гандон! Я прикончу его одним ударом!
Боря хватает меня, словно терминатор из одноименного фильма, поднимает меня за грудки, и я опасаюсь, но не за себя, а за него самого. У него ещё осталась гордость. Ему некуда выплеснуть нерастраченную энергию и убийственную подготовку. В нём бушуют гормоны тридцатипятилетнего сибиряка. Я верю, что Падди Смит умрёт от первого же Бориного удара, но стоит ли он этого?
Кто он этот Падди? Обыкновенный фермер. Он человек, который любит свою ферму, свои поля, свою землю. Ему нет необходимости изобретать велосипед, пока его коровы дают молоко. Он, человек, ищущий выгоды в мелочах. Главное в его жизни, то, что он знает, то, что деньги следует любить, копить и поэтому ни с кем и никогда их не делить.
Что в этом плохого? Ничего, МЫ ВСЕ ТАКИЕ!
Подвернулся ему ловкач из Кавана. Подсунул живой товар. Какое тебе дело до его личности? Какое тебе дело до его чувств? Какое тебе дело до его образования, семейного положения и состояния здоровья? Уплатил деньги и используй. Он — твой.
Как можно относиться к человеку, как к вещи? Понятно, очень просто, деньги то уплачены. Товар — деньги — товар. Всё, что измеряется денежной стоимостью, имеет одно неоспоримое свойство — принадлежность владельцу. Владей всецело!