Альма
Шрифт:
Перед началом атаки англичан лорд Раглан еще раз встретился с маршалом Сент-Арно для уточнения действий союзников. Французский главнокомандующий торопился. Его батальоны уже завязали тяжелый бой на плато, обходя русский левый фланг, отжимая его от моря. Все, что интересовало СентАрно, так это намерение британцев совершить обход правого фланга русских. Ведь вчера только об этом договорились. Было очевидно, что если Раглан решится на подобные действия, то русским ничего не останется, как отходить.
Но Раглан хранил интригу, доводя ситуацию до глупости. По воспоминаниям генерала Брауна, присутствовавшего при разговоре, он уклончиво ответил на вопросы Сент-Арно о своих окончательных планах, ставя под сомнение возможность
После короткой встречи главнокомандующие расстались. Скромная свита Сент-Арно двинулась к 1-й дивизии. Многолюдное окружение Раглана осталось на месте.
Свитская кавалькада английского главнокомандующего была зрелищем, со стороны поражавшим своей парадностью. Штаб генерала лорда был эффектен. Больше 60 человек в парадной форме сопровождало его. В свиту собрались все, в том числе и те, кому пребывание там было совершенно необязательно. Тут были «сливки общества», которым присутствие в штабе командующего казалось гарантией самого короткого и безопасного пути к славе и почету. Многие были связаны родственными отношениями.{520} Например, подполковник Сомерсет Калторп, адъютант и племянник одновременно. В многоцветие мундиров вплетались и несколько цивильных костюмов.
Кто-то сказал лорду, что подобная толпа будет лишь помехой в управлении войсками, тем более, что многие из офицеров и чиновников не только являлись лишними, но и постоянно пытались лезть со своими советами и замечаниями. Раглан к этому отнесся вполне спокойно. Он только сказал с обычной для него невозмутимостью: «Позвольте им остаться. Скоро мы войдем в зону артиллерийского огня — и лишние сами исчезнут. Будьте в этом уверены».{521}
Как в воду глядел. После того, как в боевые порядки британцев врезалось первое пушечное ядро, выпущенное из русского орудия, подполковник Сомерсет Калторп посмотрел на часы. Был ровно 1 час 30 минут.
Подняв голову от циферблата, Калторп с удивлением констатировал, что свита главнокомандующего уменьшилась ровно наполовину. Вокруг Раглана остались только те, кому должность предписывала находиться рядом. Остальных «вольных туристов» не было видно до самого конца сражения.{522} Они с удивлением узнали, что на войне иногда убивают, а потому желание остаться живым победило желание выглядеть героем. Даже совершенно гражданский человек Уильям Рассел не обделил сей факт вниманием: «Я проехал верхом к правому флангу через фронт бригады Кодрингтона, чтобы примкнуть по возможности к сэру Ди Лэси Ивенсу, и приближаясь к дороге, увидел сильно поредевший штаб лорда Раглана, но не по вине неприятеля».
Первые сотни метров, пройденные британской пехотой, не внушали страха. Хотя они слышали отдаленную перестрелку, всё это казалось не более чем приключением. Безоблачный день, яркое солнце, свежий ветер с моря. Во 2-й дивизии в 55-м полку подполковника Уоррена солдаты даже попытались подстрелить бегавших то тут-то там зайцев. Англичане даже не думали, что скоро пожалеют о бесполезно потраченных патронах, когда останутся с почти пустыми патронными сумками.
Постепенно спускаясь по пологой местности к северному берегу Альмы, английские полки первой линии вошли в зону действия огня батарей центра и правого фланга русских, артиллерия которых немедленно открыла огонь ядрами с предельной дистанции: «…а через какой-нибудь час началась и у нас перестрелка — англичанин двинулся».{523}
Ванделир сделал вывод, что ими были промерены все дистанции и намечены рубежи огня.{525}
Об этом же подумал и офицер Гвардейских гренадер Джордж Хиггинсон. Вскоре и к нему прилетело подтверждение, оправдавшее их самые худшие ожидания. Одно из следующих ядер ударило в расчет орудия, развернувшегося на фланге гвардейцев, снеся голову наводчику, безжизненное тело которого рухнуло на зарядный ящик.{526}
В этот момент 2-я дивизия Эванса находилась примерно в километре северо-восточнее деревни Бурлюк, а Легкая дивизия Брауна — в двух километрах от реки. Этим дивизиям первым пришлось в полной мере оценить силу русской артиллерии, которая, постепенно пристреливаясь, все точнее и точнее накрывала огнем английскую пехоту.
Увиденное потрясло Уильяма Рассела: «Весь наш правый фланг затмили тучи черного дыма от горящей деревни, а фронт русской линии над нами только что взорвался вулканом пламени и белого дыма — грохот нашей артиллерии стал непрерывным. Мы могли слышать густой поток летящих снарядов, эти ужасные глухие звуки от их падения на землю, визг злобных снарядов и треск деревьев, сквозь которые они продирались с неудержимой яростью и силой; щепки и град камней отлетали от стен впереди нас. Неприятель, определив дальность нашей цели, тут же открыл огонь всерьез, а наша артиллерия начала им отвечать. Посреди этого урагана огня мы получили приказ наступать. Зазвучали горны, земля словно разверзлась и закишела солдатами…».
Особенно тяжело пришлось дивизиям, когда в дело истребления британцев включились все, кто мог это делать: артиллерия всех калибров и стрелки.
Рядовой Ашервуд увидел, как одно из первых ядер ударило в строй гренадерской роты 19-го полка. На землю рухнули изувеченные тела рядового Кеча и лейтенанта Ардлама.{527}
Видя, что англичане не собираются обходить правый фланг русских, а наоборот, сжимаются к центру, к центральной батарее, по приказу Горчакова (или Квицинско- го) перебросили еще две артиллерийские батареи: легкие № 3 и №4 14-й артиллерийской бригады, которым возле Суздальского полка применения не было и, по всей видимости, не намечалось.