Альманах «Мир приключений» 1955 год
Шрифт:
— Я оставил в подполье очень дорогого мне человека, — не раздумывая, признался Крайнев, в упор глядя в глаза наркому, — и ни одного лишнего дня не смогу пробыть в неизвестности. — И вдруг, помрачнев, добавил, словно рассуждая сам с собой: — А если её уже нет…
— Обещаю. Сделаю, — заверил его нарком. — Как фамилия девушки?
— Для чего? — смутился Крайнев.
— Конечно, не из простого любопытства, пошутил нарком.
— Я понимаю… — ещё более смутился Сергей Петрович, — но она подпольщица. По правилам конспирации…
— Если не доверяете… — развел руками нарком. — Между прочим,
— Товарищ нарком…
— Жаль, жаль. Я хотел было запросить о её судьбе штаб партизанского движения.
— Товарищ нарком, вы меня простите, я ведь жил, как… как… ну, чорт побери, тут слово не подберешь. Что может быть хуже оккупации!
— Да… задумчиво произнес нарком. — Пожалуй, нет ничего хуже. Но перенесемся на год вперед, и это проклятое слово будет уже в прошлом. Всегда помогает заглянуть вперед. Самый мрачный день посветлеет. Вот и вы думайте о том дне, когда получите от меня письмо…
— С разрешением ехать на юг?
— Нет, это будет не письмо, а приказ. А письмо будет о том, что жива и продолжает борьбу комсомолка Валентина Теплова.
— Товарищ нарком! — Крайнев откинулся на спинку кресла. — Откуда?
— Такая уж у меня обязанность — знать всё о своих кадрах.
— Откуда? — переспросил Крайнев.
Нарком улыбнулся, видимо очень довольный тем, что ему удалось пронять Крайнева.
— Как же не знать человека, который спас жизнь хорошему инженеру и патриоту!
— Скажите, ради бога, как узнали? — взмолился Сергей Петрович.
— Рад бы, но, знаете… правила конспирации… — И тут же смягчился: — В Москве в штабе партизанского движения недавно был. Там мне о вас всё рассказали, и не только о вас. Представьте, доверили! — Он прошелся по кабинету. — Порядок у них — даже я позавидовал. В штабе партизанского движения о каждом человеке знают — где он, что с ним. А ведь партизаны и в лесах, и в степях, и в болотах — сколько их! А мои сотрудники отдела кадров иной раз инженера по неделе искали. Где он, на какой завод уехал, на какой переехал. И я их особенно не бранил — думал, так и должно быть. Тысячи людей прибыли сюда, да и теперь ещё с места на место передвигаются. И вот потребовал я и от своих самого точного учета.
Нарком первый раз за всю беседу взял папиросу, протянул коробку Крайневу. Тот отказался, показав на сердце.
— Когда едете к сыну?
— Сегодня.
Нарком вызвал секретаря:
— Билет товарищу Крайневу на поезд… А теперь рассказывайте о заводе, — сказал он, когда ушел секретарь, и поудобнее уселся в кресло.
Сергей Петрович шагал по улицам Свердловска, испытывая ни с чем не сравнимое блаженство. Он мог идти прямо, свернуть направо, налево, зайти в магазин. За ним никто не следил, и никому до него не было дела. Он проглядывал театральные афиши и любовался людьми, которые шли, как обычно ходят люди: не сгорбившись, не таясь; на их лицах не было того страшного выражения замкнутости и ненависти, какое он привык видеть в оккупации. Радовали звонки трамваев, сирены машин, гудки заводов. Всё это было так обычно для всех и так странно для него. «Как хорошо, что некоторое время пробыл в
И всё же, поймав на себе чей-то пристальный взгляд, Крайнев почувствовал, что у него по привычке напряглись нервы.
«Вот развинтился! — выругал он себя и сейчас же подумал: — Тут и не разберешь: развинтился или завинтился».
Он остановился у концертной афиши: «Марина Козолупова». Неудержимо захотелось послушать музыку, и он подошел к кассе, но здесь остановился. Показалось невозможным сидеть в концертном зале и упиваться музыкой в то время, как его товарищи там, в подполье, рисковали жизнью. Он постоял и вышел.
Удержаться от искушения пойти в кино Сергей Петрович не смог. Ещё издали, раньше чем он прочитал название картины, его внимание привлек большой красочный плакат — напряженное женское лицо на фоне горящего дома. «Она защищает родину» — назывался кинофильм.
Во время сеанса он пожалел о том, что попал сюда. Фильм снова перенес его в страшную обстановку оккупации, напомнил о товарищах, оставшихся в подполье.
Когда он вышел из кинотеатра, уже стемнело, но улицы были ярко освещены, фонари цепочкой уходили далеко к зданию Уральского политехнического института. На тротуарах сновали люди, спешившие домой. Порой его толкали, но и теснота и шум только радовали: он среди своих людей, на своей, никогда не топтанной врагами земле.
Глава восьмая
Был выходной день. Вадимку забрала старушка-соседка на прогулку вместе со своим внуком. Елена Макарова ещё подремала немного, потом накинула махровый халат и, встав перед небольшим висячим зеркалом, принялась расчесывать волосы. Подумала: «Поредели, а ведь ещё недавно с ними трудно было сладить». Волосы свисли на лицо, и она ощутила слабый запах машинного масла. «Выпачкала на заводе. Или просто пропахли».
В дверь кто-то постучал.
— Войдите. — Елена решила, что это хозяйка квартиры, но услышала за спиной скрип мужских сапог. Она откинула волосы, оглянулась и вдруг вскрикнула, не веря своим глазам: — Сергей Петрович! Вы?
Крайнев схватил её руку, прижался к ней губами.
— Где мой сын? В садике?
— Нет, гуляет. Скоро придет. И Вася приедет завтракать.
— Спасибо вам за Вадимку, спасибо такое, что и выразить не могу…
Елена вдруг вспомнила умершего в дороге сынишку, прижалась к полушубку Крайнева, пахнувшему овчиной, заплакала, но быстро взяла себя в руки, вытерла слезы, улыбнулась и стала рассматривать Крайнева. Заметила шрам на виске, редкие сединки и какую-то жесткость во взгляде.
— А вы такая же, — понял её Сергей Петрович, — только глаза… грустные.
Елена молча покачала головой. Крайнев сбросил полушубок, не торопясь повесил его на вешалку, и женщина мысленно отметила, что военная форма идет к нему.
Подумав, что скоро придется расстаться с Вадимкой, к которому привыкла, как к сыну, она сказала, подходя к Крайневу:
— Простите, Сергей Петрович, что я так сразу, но умоляю об одном: не забирайте пока мальчика. Поймите, не могу. У нас скоро будет свой… тогда… Хорошо?