Альманах «Мир приключений» 1955 год
Шрифт:
Артемьев со станции не уходил. Он ясно понимал, что ни ему, ни Новиченко, ни бригаде маневрового паровоза оставаться более на работе нельзя. Быстроногий Юрка сбегал к нему домой, передал от его имени приказ жене — запереть дом и уйти к дальней родственнице, а утром покинуть город
В половине второго гитлеровцы получили наконец возможность двинуться вперед. Протяжно загудел головной паровоз, его сигнал подхватил толкач, и эшелон тронулся в путь.
На толкаче находились Артемьев и Юрка, в задачу которого входило произвести на мосту отцепку,
— Ты не толкай, не толкай, — спокойно поучал Артемьев Прохорова. — Эдак можно такой ход развить, что сразу и не остановишь.
Четыре километра до моста проехали быстро, потом постепенно снизили ход и начали медленно преодолевать подъем.
— Паровоз на мосту, — предупредил Артемьев, уловив привычным ухом характерный гул железных конструкций моста. — Тормози полегоньку.
Состав потащился совсем медленно. В тишине ночи было хорошо слышно, как тяжело пыхтел головной паровоз. Миновали сторожевую будку, гитлеровцев, стоявших на часах, бронированные колпаки и въехали на мост.
— Контрпар! — скомандовал Артемьев.
Прохоров дал задний ход. Толкач забуксовал на месте, протащился несколько метров и остановился. Забуксовал и головной.
Ехавший на заднем тормозе вместе с гитлеровскими солдатами Новиченко выронил, будто от толчка, свой фонарь и, бранясь, полез его поднимать. Дрожащими от волнения руками он быстро привязал конец проволоки, идущей от взрывателей мин, к рельсу, проверил прочность узла, подошел к толкачу и взобрался на ступеньку.
Головной свистнул два раза, требуя помощи от толкача, но Прохоров снова дал задний ход, и оба паровоза одновременно забуксовали. Юрка видел, как из-под колес головного паровоза полетели искры, и замер. Если головной пересилит, стронет состав хоть на метр — тотчас взрыв.
Было мгновение, когда Артемьев пожалел о затеянной им операции. Спасая от верной смерти Новиченко, он рисковал всеми людьми на паровозе. Предвидя возможность своей гибели, он дал на станции одному из подпольщиков последние распоряжения. Все участники подпольной группы после взрыва должны были уйти в каменоломню, где их обещал встретить Сердюк. Куда он их уведет старик не знал, ко привык верить начальству и подчиняться беспрекословно.
— Сигнал торможения! — приказал Артемьев, и Прохоров трижды потянул рукоять свистка.
Прислушались. Паровоз за мостом мерно пыхтел.
— Дай на отцепку.
Прохоров бешено закрутил реверс и чуть толкнул состав. Звякнул отцепленный фар-коп.
— Ещё сигнал торможения! — потребовал Артемьев. — Пусть постоит, пока отъедем. И после третьего свистка крикнул: — Назад!
Толкач рванулся с места, миновал будку, гитлеровцев на часах, бронированные колпаки и, набирая скорость, помчался назад.
В километре от станции паровоз остановился, все, кто был на нём, выскочили и легли на землю.
Новиченко, вглядываясь в темноту, громко шептал:
— Господи, господи, помоги!
Увидев огонек фонаря, появившийся на мосту, Артемьев выругался — показалось, что операция
Юрка взвизгнул от радости и бросился обнимать отца.
Глава четвертая
Ветер с востока начал приносить звуки не прекращавшейся круглые сутки канонады. С окраины города, с крыш высоких домов ночью можно было видеть орудийные вспышки, которые непотухающими зарницами освещали горизонт.
Разноязычная орда схлынула из города. Улицы опустели, даже полицаи попадались редко. Только солдаты гарнизона расхаживали по мостовым, и то лишь днем. Ночью они отсиживались в подворотнях домов, в пустых зданиях, боясь нападения партизан, но всё равно то здесь, то там с наступлением утра жители обнаруживали трупы разоруженных гитлеровцев.
В одну ночь смельчаки ликвидировали в разных концах города три патруля — девять солдат. Комендант не мог найти виновных, но не оставил это без последствий. Семьи, жившие в домах, против которых валялись трупы гитлеровцев, были повешены на деревьях.
Сашка, идя в воскресенье по улице, увидел одно такое дерево. Мелкие ветви широко разросшегося тополя были обрублены, чтобы листья не мешали видеть казненных. К стволу выше всех остальных был привязан проволокой пожилой рабочий с простреленной головой. Чуть пониже висела седая женщина с вымазанными тестом руками — её схватили в тот момент, когда она замешивала хлеб. На одной ветке, слегка раскачиваясь от порывов ветра и поворачиваясь в разные стороны, висели девочка лет тринадцати, с белыми бантами в тощих косичках, и её брат, худенький мальчонка с перекошенным синим лицом. А ещё ниже был подвешен за ноги голенький грудной ребенок.
Сашка бросился бежать прочь от этого места, но почувствовал, что у него закружилась голова и он вот-вот упадет. Шатаясь, он кое-как дошел до забора и долго стоял, ухватившись за доски. Огромный твердый ком застрял в горле, мешал дышать. Бешенство душило его. Он с силой сжал доски забора и вдруг затрясся в рыдании. Какая-то женщина вышла из дома, посмотрела на него, снова вернулась в дом и принесла кружку холодной воды. Сашка разнял затекшие пальцы и выпил воду, с трудом делая глотки.
— Родные? — участливо спросила женщина.
— Родные, — машинально ответил Сашка и побрел прочь.
Две ночи после этого все патрули благополучно возвращались в казармы. Но вот не вернулись три гитлеровца, а затем шесть. Их нигде не обнаружили. Солдаты стали исчезать бесследно.
Сердюк только что продиктовал Тепловой обращение к горожанам, в котором призывал всеми способами избегать угона на чужбину, как появился Сашка.
— Вы дадите мне возможность своими руками убить хоть одну собаку? — спросил он Сердюка дрожащим голосом.