Алмаз темной крови. Книга 1
Шрифт:
Ньерд, самое отдаленное предместье Эригона, тихий ветер захватил самую малость, ощутимо пострадали только самые впечатлительные. В основном же жизнь контадо мало изменилась; по-прежнему стучали молотки на верфях, кипела в котлах смола и как праздник ожидалось прибытие очередного «запаса». «Запасом» в Ньерде называли чудо-суда, приходившие по Кадже и сработанные одайнскими умельцами: были они целиком составлены из отборного леса, ни одним гвоздем не оскверненного, шли по реке, управляемые опытнейшими лоцманами, благоухая свежим деревом и возвышаясь вровень с прибрежным лесом, а по прибытии тут же разбирались по бревнышку, по досточке. Публика в Ньерде была самая разношерстная: мастера-корабелы, сезонные работники, торговцы и капитаны, следящие за ремонтом
В тридцатый раз получив от темного алмаза щелчок по носу, Фолькет разразился потоком длинной, бессмысленной ругани, хватил кулаком по краю стола, отчего выстроенные в изощренном порядке элементы пантакля смешались и попадали, и решил, что на сегодня с него хватит. Выглянув в окно, он понял, что время обеда давно прошло, о нем, как всегда, забыли, и решил в кои-то веки самолично наведаться в общий зал; вернул кольцо на шейную цепочку, натянул рубаху, жилет, пригладил волосы. «Напьюсь с горя, — размышлял Фолькет, — может, что и придет в голову.» Он спустился на первый этаж постоялого двора, постоял с минуту, оглядывая духоту зала, и пробрался за угловой стол. Уселся, потребовал у служанки «чего покрепче», да копченых ребрышек впридачу, и принялся мрачно рассматривать собственные ногти. Однако спокойно посидеть ему не дали. Не успел Подарочек выхлебать и двух чарок из принесенного кувшина, как за стол к нему подсели — без приглашения и без церемоний.
— Вечер добрый да ветер попутный! — морда у навязывающегося в собутыльники была куда как подозрительная, а его пожелание доброго вечера звучало почему-то как проклятие. По виду был он моряк, причем не из простых: слишком дорогая рубаха, жилет тисненой кожи, богато расшитая перевязь, запачканные — а чего их беречь? — замшевые сапоги; лицом же он был похож на финик, из смуглых морщин которого буравчиками поблескивают черные глазки. — Не нальете ли чарку старому морскому волку?
— Пей да проваливай, — грубо буркнул Фолькет, решив поскорее сплавить нежданного гостя. Тот, впрочем, охотно потянулся к кувшину, налил в свой, заботливо прихваченый, стакан… и тут цверг решил пугнуть его, чтоб не надоедал. Немного усилий — и охотнику выпить на дармовщинку покажется, что из его посудины вылезают черви, а сама она до краев полна помоями.
— Что, только этому и успел научиться? — невозмутимо поинтересовался моряк, преспокойно выхлебав зелье. Фолькет оторопел. А тот налил себе еще и, пошвырявшись в пахучей груде ребрышек, выбрал какое посимпатичней, с треском разгрыз его, отхлебнул из стакана — преспокойно, чуть ли не посмеиваясь.
— Да не таращься ты так, глаза вывалятся. Знаю, малыш, — и моряк омерзительно ухмыльнулся, — все знаю. Сиротинка ты наша… — тут слова уступили место довольному чавканью.
— Откуда?.. — только и смог выдавить Фолькет.
— Как это откуда? — как-то обиженно удивился гость, утер кружевным рукавом лоснящийся подбородок, и неожиданно широко улыбнулся Подарочку. Широченный оскал улыбки — и острые, злющие зубы… и вытянувшийся нос… и подрагивающие усы-вибриссы… и брызнувшая по смуглом лицу серая шерсть… Фолькет, боясь обнаружить свое потрясение, вцепился пальцами в столешницу; и под вырвавшимися на волю когтями жалобно заскрипело дерево.
— Тихо, тихо… здесь не наше место… — успокаивающе протянул моряк, а сам все еще не совсем по-человечьи поводил носом.
— Ты очень хорошо спрятался, малыш. И начал тоже неплохо. Кэдмон хоть и был еще та… — непристойное определение потонуло в глубине стакана — но дело свое знал. И хоть оно мне даже как-то не к лицу, но я рад, что нашел тебя.
— Кто вы? — Фолькет, однако, с выводами не спешил и радоваться не торопился.
— Да ты никак плохо видишь? Я, малыш, крыса, — и он горделиво приосанился, — крыса корабельная.
… Арколь, услышав знакомый усталый голосок, поднял голову от толстенного фолианта и улыбнулся. Его названная сестра, мужественно преодолев искушение сном, звала его погулять. Он расцеловал ее в обе щеки и они отправились в сад. Арколь с удовольствием
— …в общем, мы единогласно признали обладательницей самых соблазнительных родинок Лалик. А ты чем на неделе занимался?
— М-да… с куда большим удовольствием я занялся бы исследованием и сравнительным изучением того вопроса, который вы, судя по всему, разрешили с непростительной небрежностью и поспешностью. Но, за отсутствием доступа к материалу исследования, я штудировал книжицу о протеичных формах жизни… оборотни всякие, двуличники… Да ну их, расскажи лучше какие у вас были критерии соблазнительности.
Амариллис уже отбыла в храмовую школу, Арколь, разделив с учителем вечернюю трапезу, вернулся к прерванным занятиям. Раскрыл тяжеленный том и…
«… однако подгорные крысы, чье племя близко к полному истреблению, вопреки бытующему мнению, не одиноки и не единственны в своем роде. В незапамятные времена часть крыс, по неизвестным ныне причинам, покинула подземелья Безымянного Хребта и устремилась на юго-запад. После долгих странствий крысы те избрали местом своего пребывания группу островов в море Покоя, именуемых Муспельскими. Там они обосновались, не образуя, впрочем, государства или даже города, но живя разрозненно и независимо. Главным занятием крыс стало мореходство; море, с его изменчивым, непостоянным характером и вечными опасностями они действительно полюбили. И еще полюбили они звонкое золото. Сейчас мы можем говорить с полной уверенностью о том, что основы работорговли заложили именно они.
Именуемые отныне корабельными, крысы, как и их подгорные родичи, способны существовать в двух обликах — человеческом и крысином; однако, в отличие от подгорных, корабельные крысы при принятии звероформы сильно теряют в росте, так, взрослая крыса, стоящая на задних лапах, достает взрослому мужчине лишь до пояса, а не до середины груди. Они менее жестоки, но более подлы. Нередко нанимаются они на корабль с достойной репутацией, своими льстивыми и подлыми речами подталкивают наиболее ленивую часть команды к бунту, который обычно возглавляют, и превращают еще вчера торговый бриг в пиратский. Редко когда вся команда такого корабля состоит из одних крыс, они умеют находить подобных себе в пороках и низости среди людей, коим доверяют даже капитанские полномочия. Обычные их занятия — работорговля и разбой; магией они не владеют, больше полагаясь на точный расчет и…» — в этом месте Арколь зевнул. «Корабельные крысы очень привязаны к своему кораблю; не жалея, вкладывают деньги в его ремонт и содержание…» — еще один зевок. «Отличить корабельную крысу от обычного пирата можно…» — дальше шла магическая формула, и не в привычках Арколя было заучивать такие вещи сквозь сон: не приведи Вседержитель, не запомнится… а ну как пригодится? Поэтому прилежный ученик аш-Шудаха решительно захлопнул книгу, встал, потянулся и отправился спать.
«Так вот ты где, подарочек. Змеенок подколодный. Ах вот как… хватило ума не расставаться с камушком. Что, ручонки коротки оказались? дрянь такая…»
Арколь сидел за скользким, столетиями немытым столом, откинувшись на спинку тяжелого стула; его длинные и грязные волосы свисали на лицо, от него разило дешевым вином — еще бы, целый кувшин этой дряни вылил на рубаху и штаны; выглядел он, как спивающийся трубадур, пересчитывающий зеленые мороки, пляшущие перед ним на опустевшей тарелке. Целый месяц маг-подмастерье обшаривал контадо Эригона, проклиная свою пока еще не отточенную чуткость к магическим эманациям и полагаясь в основном на расспросы. Почувствовать алмаз темной крови он не мог — и догадывался, почему, и не мог не радоваться этому; от тихого ветра он с грехом пополам отстранился. Об оставшихся в Эригоне друзьях и младшей сестре старался не вспоминать; Арколь знал, что если камень попадет в чужие и умелые руки, то по Обитаемому Миру может повеять таким… тихий ветер действительно покажется тихим.