Алмаз темной крови. Книга 1
Шрифт:
— Да-а-а… — протянул Сыч. — Отпустишь? — и он искательно посмотрел на жену.
— Помнится мне, однажды некий орк, воспевая темную кровь, закончил песню словами «и нет надо мной господина…» — не без лукавства заметил эльф, глядя в сторону.
— Тогда я еще не был женат, — совершенно серьезно ответил Сыч.
Со времени возвращения побратимов из Нильгау прошло пятьдесят лет. Хэлдар, после того как понял, что не в силах оставаться в осиротевшем замке и особенно после того, как по королевской просьбе передал возвращенную реликвию ее величеству Огня, внял совету своего старого друга Герана и, сложив с себя полномочия официального главы клана, стал одним из Вольных Лесных Стражей. На новом месте ему никому не приходилось подчиняться, глава Вольных мог его попросить — и только; Хэлдар нигде особо
Что касается орка, то он, отогревшись у домашнего очага, решил поискать своего места в Обитаемом Мире. Таковое нашлось спустя десять лет в сосновых борах близ Одайна, а еще через шесть лет Сыч отправился на какое-то семейное торжество — и вернулся не один. Сова подарила ему двух сыновей: Скирнира — спустя год после свадьбы, и Глитнира — еще через пять лет; старший охотился на пиратские галеры, решив перебить славу Фрагга-освободителя, а младший верой и правдой служил королю Краглы, охраняя монаршью особу, так что вот уже десять лет супруги жили вдвоем, изредка получая весточки от взрослых мальчиков. Управляться с хозяйством Сове помогала довольно покладистая чета брауни, обосновавшаяся на сеновале еще со времени постройки дома; хозяйка никогда не забывала почтить их крынкой жирного молока да свежим хлебом, оставленными на крыльце, за это бородатый карлик присматривал за скотиной, а его жена помогала со стиркой и ухаживала за овощными грядками (удивительно, но она ни разу не копнула землю цветника, считая его, наверное, пустой тратой времени и баловством).
— И куда ты теперь? К королю? чтобы и он включился в спор за орчатскую диковинку? — только и спросил Сыч, застав эльфа утром следующего дня на конюшне, седлающего легконогого Искреня.
— Не сердись, брат, я и так сделал изрядный крюк, чтобы повидаться с тобой… хотя и должен был сделать это уже после всех обязательств. Что-то подсказывает мне, что мы скоро увидимся… Передать весточку Арколю?
— Не стоит. Пусть мой визит будет неожиданным и для него тоже. Да, вот еще что хотел спросить: ты сказал, было одно предложение продать наш камень — неизвестно от кого, но мы-то знаем… — спустя три дня после его кражи. Больше его не повторяли? нет? Странно… как это он передумал? Подчинить не мог, это ясно. Помощнички, что ли, появились? и кто же согласился помогать крысе?..
— Пока не знаю. Знаешь, Сыч, ты уж поторопись: Арколь там совсем один, не ровен час, ты прав окажешься…
— А зачем я, по-твоему, в эдакую рань на конюшню заявился? Хвосты лошадям расчесывать?! На это тут брауни имеются. И не надейся, что моя хозяйка отпустит нас без завтрака. Ни слова, умоляю: тебе лишних полчаса за столом, а мне, если не уговорю, попреков на полгода вперед. Отправимся вместе… — орк усмехнулся, — хотя бы до тракта.
Глава двенадцатая. Милость господина ратмана
Амариллис с трудом, чуть ли не помогая себе пальцами, разлепила веки: опухшие, воспаленные от постоянного недосыпа и едких лекарственных паров, они казались ей похожими на две переваренные клецки. С недавнего времени Венона, по нижайшей просьбе Окки, ушла во вторую эригонскую больницу, заменить сдавшего главного врача; Амариллис осталась одна. Ее практически освободили от ухода за больными, поскольку она одна готовила все лекарства, но если раньше она просто уставала, то теперь и вовсе выбивалась из сил. О купаниях она теперь не то что не мечтала, даже и не вспоминала; так, раз в день, умываясь, обливала голову водой — вот и вся роскошь. Пара принесенных в госпиталь платьев давно уже запачкались, измялись, передники были сплошь покрыты пятнами… и даже серебряные колокольчики в ухе словно утратили голос и уже не позванивали в такт шагам Амариллис. Конечно, можно было дать себе поблажку, передохнуть лишний раз — ведь никто не следил, не подгонял — но Амариллис слишком хорошо знала, что недоделанные настои не смогут облегчить боли и чьи-то последние часы станут настоящим кошмаром. Она никого не просила о помощи: постоянное нахождение в омуте страданий, в который превратился некогда образцовый госпиталь, пошатнуло врожденную устойчивость к тихому
Целыми днями танцовщица смешивала, перетирала, заваривала, разливала, изо всех сил стараясь ничего не напутать; не один и не два раза она благословила уроки Веноны и тяжеловесную мудрость «Великого флорария». Вот и сегодня она, приведя себя в чувство горстью зажеванных насухую кофейных зерен, проделала уже привычную работу и, ощущая еще какой-то остаток сил, решила хоть чуточку облегчить жизнь тем, кто оказался в серых стенах больницы. Амариллис достала объемистую бутыль винного спирта, быстренько развела в ней розмариновую эссенцию, отчего в комнатушке повеяло бодрящим смолистым ароматом, и решила отнести эту смесь в больничные залы, обрызгать полы и стены. Плотно обхватив скользкую бутыль, девушка направилась в госпиталь, не потрудившись даже поаккуратнее повязать платок.
Миновав узкий темный коридор, Амариллис шагнула в густой, непригодный для дыхания воздух больничной залы; если не считать нескольких случаев неожиданных исцелений — игры природы, как сказал мэтр Аурело — больных за последние дни не уменьшилось, но и не прибыло. На это боялись надеяться, даже вслух об этом не говорили… но ведь ветер не может дуть вечно, не так ли?.. Амариллис решила пройти вглубь залы, обрызгать сначала стены по периметру, а потом, если что останется, то и пол. Перешагивая через высокий порог, она подняла глаза и замерла от удивления: у окна рядом с мэтром Аурело стоял высокий, богато одетый горожанин; разговаривая, он повернул голову, и Амариллис узнала в нем Сириана Мираваля, ратмана Эригона. До полудня было еще далеко, да и больные — все как на подбор — были незаразны, и тем не менее его появление здесь удивило бы кого угодно. То ли удивление Амариллис оказалось чересчур сильным, то ли выучка храмовой школы спасовала перед полуторамесячной усталостью, но, перешагивая порог, она неудачно зацепилась ногой, пошатнулась и выронила тяжелую бутыль ароматического настоя. Во все стороны брызнуло темным стеклом и резким звоном; у ног оцепеневшей девушки темнело настоящее розмариновое озеро.
— Это зачем? тебе что, дел не хватает?! — недовольный окрик Аурело отрезвил Амариллис и, не дожидаясь указаний, она мигом принесла щетку, совок и принялась убирать следы своей несостоявшейся заботы. И когда она уже все смела в аккуратную (даже мама бы не придралась) влажно блестящую горку, то увидела, как совсем рядом остановились черные сафьяновые сапоги, с украшенными золотом зубчатыми отворотами. Девушка почти минуту завороженно рассматривала эти сапоги… потом, сообразив, на чьи ноги они одеты, встала и поклонилась, по-прежнему не поднимая лица.
…Вздрогнув от неожиданности, Сириан обернулся посмотреть, что же это так оглушительно грохнуло. Он увидел девушку, не похожую на прочих сиделок, худенькую, миловидную, ее стремление поскорее убрать разбитое стекло позабавило, почти умилило его: ну ни дать, ни взять примерная девочка разбила чашку… не сердись, мама, я уже все убрала… Он прервал разговор с врачом и подошел поближе к ней, а когда она, не поднимая глаз, изящно поклонилась, взял ее за подбородок, приподнял лицо — и узнал великолепную танцовщицу, гордость труппы Лимпэнг-Танга… сейчас, впрочем, далекую от той чародейки, что порхала по сцене в праздники Третьего Лета.
Амариллис почувствовала, как пальцы ратмана приподнимают ее лицо и, приготовясь выслушать проповедь или что похуже, посмотрела ему в глаза. Сириан Мираваль не сердился… напротив, он чуть ли не по-отечески улыбался. И глазами тоже.
— Не стоит так пугаться, милая, ибо ничего дурного ты не сделала. Такой работы не выдержала бы ни одна из моих здоровенных дочерей… и как с ней справляется такой цветочек — уму непостижимо. Оставь все и пойди отдохни. Мэтр Аурело сказал, ты одна готовишь лекарства… это чересчур, я пришлю в помощь кого-нибудь из своих слуг. Ступай, ступай… и не нужно благодарностей.