Алмаз

Хикман Кэти

Но, увы, было уже поздно. Вдалеке раздался скорбный звон колоколов капеллы.

— Суора! — зашуршала накрахмаленными юбками Катерина.

Девушка даже не обернулась.

— Суора Аннетта! — резко повторила монахиня. — Звонят к молитве, вы что, оглохли?

Но подруга Селии не отпускала решетку. «Это она, — подумал Керью. — Но откуда ей известно об алмазе?»

Джон беспомощно смотрел, как «графиня» увлекает прочь его подспудную мечту.

ГЛАВА 27

Аннетта, будто в тумане, шла за суорой Катериной. Она не

скоро поняла, что для полуденных молитв еще рановато. Придя в себя, обратила внимание, что колокола звучали необычно: долгие, скорбные удары.

Полумрак капеллы наполняли резкие запахи. Обычно здесь бывшей узнице гарема было очень спокойно, но не сегодня. Девушка вместе с другими одетыми в черное женщинами прошла внутрь, не замечая, что творится вокруг, и заняла привычное место рядом с самыми молодыми клирошанками Франческой и Урсией.

«Голубой Султан! Невероятно, невозможно!»

Франческа сразу же заметила тревогу Аннетты и сочувственно положила ей руку на плечо.

— Уже знаешь?

— Что? — не поняла та. Потом, немного придя в себя, переспросила: — Что знаю?

— Об аббатисе, конечно. По-моему, тебе нехорошо, сестра. Ты такая бледная.

Аннетте пришлось напрячь волю, чтобы продолжить разговор.

— А что с ней случилось?

— Ты правда не знаешь? Ее преподобие, — быстро перекрестилась Франческа, — отошла в мир иной. Всего полчаса назад. Пусть земля ей будет пухом.

— Суора Бонифация? Умерла? Нет, мы же беседовали всего несколько дней назад! — Девушка с трудом воспринимала происходящее.

— Это случилось так внезапно… Poverina! [26] — вздохнула монахиня. — Говорят, лихорадка. У суоры Кьяры та же самая болезнь. Наша добрая матушка была святой! Да упокоится ее душа с миром.

— Бонифация была уже стара, — шепнула менее впечатлительная Урсия. — Интересно, кто станет новой аббатисой?

Урсия выразительно посмотрела на преклонившую колени в молитве суору Пурификасьон.

26

Бедняжка! (ит.) — (Прим. перев.).

— Будет голосовать весь орден. Так обычно поступают?

— Вот уж кого я никогда не поддержу…

Остальные клирошанки тоже возбужденно обсуждали новости, но Аннетта почти ничего не слышала — так звенело в ушах. У нее не было времени на досужую болтовню. Следует все обдумать. Сейчас никакой разницы, кто станет новой аббатисой.

Она даже не могла оплакивать суору Бонифацию. Девушка опустилась на колени и спрятала лицо в ладонях, словно молилась.

Но думала только о Голубом Султане. Откуда Джон Керью узнал о нем? И что конкретно ему известно? Неужели ее выследили? А бывшая карие уже решила, что здесь безопасно.

Клирошанку охватила паника.

В капеллу вошел священник, встал у алтаря и начал читать молитву, призвав монахинь вспомнить об ушедшей сестре. Голоса молящихся звучали то громче, то тише.

Аннетта всеми силами пыталась сосредоточиться, представить суору Бонифацию на смертном одре. Вспомнить ее прекрасное, несмотря

на возраст, лицо, седые волосы, разметавшиеся по подушкам. Но, как ни старалась, перед глазами стоял образ другой мертвой женщины — валиде. Девушка вспомнила, как испугалась, когда почудилось, что полуоткрытый мертвый глаз подмигнул ей в сине-зеленых тенях спальни. Вспомнила похожую на птичью лапку, твердую, холодную руку Сафие, крепко сжимавшую алмаз. Вспомнила, как в отчаянии кусала мертвую плоть, чтобы завладеть камнем, и как позднее он оттягивал карман, словно шею утопленника.

Но оказалось, что это только начало.

ГЛАВА 28

Аннетта проснулась среди ночи. Кто-то тряс ее за плечо. Она вздрогнула и привстала, дико озираясь.

— Гусыня? Это ты?

— Ты кого гусыней обзываешь? — прошептал сонный голос. — Это я, Евфемия. Ты снова говорила во сне.

— Прости, что разбудила.

— Опять снилась Кейе? Та, похожая на меня?

Недолгое молчание.

— Ее звали по-другому.

— Но ты же говорила…

— Да, говорила. Ее настоящее имя Селия Лампри.

— Иностранка?

— Да.

— Это она тебе снится?

— Да.

— Значит, не кошмары?

— Все… так запутано, — сбивчиво ответила Аннетта.

Маленькая конверса, обладавшая чутьем простолюдинки, тихо лежала, ожидая продолжения истории.

— Это… воспоминание. О нашей последней встрече, — наконец заговорила бывшая Айше.

— Произошло что-то плохое?

Клирошанка не ответила. Лежала на спине и смотрела в темноту, забыв о сонливости. Проснувшись, девушка решила, что снова очутилась в том месте. Белые стены кельи превратились в зеленые и красные изразцы комнаты, которую занимали семь кисляр. Долгие месяцы Аннетта боролась, чтобы их не разлучали, и — чудо! — ей удалось.

И, сама себе удивляясь, в тихой келье, освещенной лишь отблесками горевших в коридоре свеч, начала рассказ:

— Как помнишь, нас с Селией взяли в плен пираты, которые захватили наш корабль. Мы не знали своей дальнейшей судьбы, но решили быть всегда вместе. У меня темные волосы, а Селия — истинная английская роза, как у них говорят: белоснежная кожа и золотисто-рыжие локоны высоко ценятся в Турции. Иногда я обнимала ее, прижимала к ее щеке свою и говорила: «Посмотри на нас, подруга. Темненькая и светленькая. Мы почти двойняшки». Уловка сработала — обеих купила торговка из Константинополя. Она дала нам новые имена: Айше и Кейе — а затем продала фаворитке султана, хасеки. А та подарила нас валиде, матери Великого Турка. В гареме мы были ее личными прислужницами.

Аннетта на минуту задумалась.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, — продолжала девушка, — но там было не очень плохо, но крайней мере для меня. Совсем неплохо. Я с детства была конверсой в этом монастыре. Я не особо переживала из-за этого, но все же приходилось нелегко. Ты лучше, чем кто-либо, знаешь, как клирошанки обращаются с конверсами. В гареме все было по-другому. Там никому не было дела до твоего происхождения: даже если твое имя занесено в Золотую Книгу или твой дедушка был членом Совета Десяти — все это гроша ломаного не стоит. Все кисляр равны.