Алмаз
Шрифт:
Ее агрессивные жесты и выпады заставили до предела обостриться мой инстинкт самосохранения, и мне стоило больших усилий не сорваться с места и не побежать. Я бы могла отбиться от одной-двух девиц, благо отец научил меня защищаться, но скоро я поняла, что их не меньше пяти, а я — одна.
Когда поняла, что меня окружают, и отрезают путь к машине, то пошла на крайние меры и позвала на помощь. Молилась всем богам мира, чтобы в этот раз люди не остались равнодушными.
Рот мне быстро заткнули, ударом в лицо, совсем не по-девичьи жестко. Никогда я не дралась так жестоко и от такого сильного удара на мгновения
— Я бер… — это все, что я успела сказать перед тем как упала на холодный асфальт и начала получать один за одним удары ногами.
Я не сопротивлялась, не боролась, только защищала своего еще нарождённого малыша, согнувшись и прикрывая обеими руками живот.
Скоро я совсем перестала чувствовать свое тело. Голоса и звуки драки постепенно превращались в эхо, а ночной сумрак окончательно заволок сознание.
***
Помню, как хотела открыть глаза, но веки казались свинцовыми. Я изо всех сил силилась их поднять, но это была непосильная задача на тот момент. Меня окружали отталкивающие запахи, навевающие детские вспоминания из тех времен, когда я с воспалением легких несколько недель пролежала в больнице, и раздражающее пиканье, от которого я бы поморщилась, если бы была способна управлять своим телом. Я недолго продержалась «на плаву» и скоро снова погрузилась в темноту.
При следующем пробуждении я все-таки смогла взглянуть на мир. Все было белым. Я не могла повернуть голову, чтобы оглядеться, поэтому изучала глазами потолок. Сознание казалось тягучей патокой, через которую мысли едва пробивались. Думать, концентрироваться было невероятно сложно. Я цеплялась за любую деталь, щербинку на безликом потолке, чтобы не вязнуть в беспамятстве.
Где я? Кто я? Зачем я здесь? — ничего не знала.
Вдруг как явление бога из небытия надо мной возникло чье-то лицо. Я не узнавала женщину в белом халате. Она что-то проверяла и кружила вокруг меня как пчелка. Судя по движениям ее губ, при этом что-то говорила, но я была, словно под толщей воды и ее голос казался просто гулом, белым шумом.
— …поправишься… — как резкий хлопок в ушах. Все вокруг подернулось дымкой, я перестала сопротивляться усталости и снова заснула, увлекая за собой только пробившиеся до меня звуки окружающего мира.
***.
С уже забытой легкостью я распахнула глаза. Теперь четко видела больничную палату, и постепенно вспоминала по каким причинам оказалась здесь. Правда, каким образом, все еще оставалось загадкой. Но сейчас это неважно, меня волновал вопрос, от которого датчики, подключенные ко мне, запищали громче и чаще: «Что с моим ребенком?»
Рядом снова возникла знакомая медсестра, проверяя показатели. Я хотела спросить про ребенка, но не смогла. Не сразу поняла, что во рту трубка, не позволяющая говорить.
Я заерзала, всем своим видом призывая избавить меня от нее, но женщина лишь успокаивала:
— Не пугайся, это интубационная трубка, через несколько часов ее извлекут, и ты сможешь самостоятельно дышать. И говорить, — по-доброму улыбнулась, коснувшись руки. — А пока отдыхай, — потянулась со шприцем капельнице и вела препарат.
Но я не хотела спать, мне надо было
***..
Я снова проснулась и на этот раз не собиралась позволять «вырубать» меня, пичкая лекарствами.
Мужчина в халате, судя по важному виду и тому, как держалась рядом с ним медсестра, был врачом.
— Проснулись? — поинтересовался, когда увидел, что я в сознании. — Хорошо, сейчас мы извлечем трубку.
Меня чуть не стошнило, казалось, что из меня вытягивают внутренности. Я была готова стерпеть, что угодно лишь бы получить ответ на свой вопрос.
Когда я смогла самостоятельно вздохнуть, попыталась заговорить, но не издала и звука — сипела, хрипела, но не разговаривала.
— Не переживайте, это норма, — пояснил доктор, когда я безмолвно смотрела на него с широко открытыми глазами. — Через час другой голос вернется.
— Посетителей к ней можно пускать? — поинтересовалась медсестра у мужчины, словно меня здесь не было, — а то там уже целый полк оккупантов. Жених ее там днюет и ночует, жалко парня.
— Ладно, — согласился тот, — но только жениха, — предупредил. — Лишние переживания ей не к чему.
Так и хотелось прокричать: «Не уходите! Скажите, что с моим ребенком!»
Хотелось плакать от беспомощности, когда они вышли, и я осталась одна.
Скрип потрепанной временем двери, заставил меня встрепенуться и повернуть голову в сторону вошедшего.
Костя выглядел так, будто это он пациент ОРИТ, а не я: уставший, растрепанный и разбитый.
Он так и стоял у входа, не решаясь подойти, будто думал, что навредит мне своим присутствием. Я не могла говорить, поэтому потянула к нему руку, но на деле мне едва удалось шевельнуть кистью. Костя заметил это практически неуловимое движение, и бросился ко мне, словно я тону, а он единственный, кто способен вытянуть меня из воды.
— Рита…Рита… Рита… — все повторял, едва касаясь губами моих пальцев, а я ничего не чувствовала. Тело было как онемевшее. Наверное, это от обезболивающих.
— ….хорошо…будет… — просипела я. Невероятно обрадовалась, что могу говорить. Я взяла себя в руки и задала вопрос, ответ на который мне просто жизненно необходим: — Ребенок… — усилием воли буквально закинула непослушную руку на живот, — …жив?
Костя замер, не решаясь поднять на меня глаза. Молчание пугало, оно не могло значить ничего хорошего. Наконец его взгляд встретился с моим, и внутри все замерло. У него были покрасневшие глаза и чуть припухшие веки — Костя недавно плакал. Только нечто серьезное может заставить мужчину позволить себе такую слабость.
21. Головоломка (первая часть)
— Костя? — дрогнувшим голосом, с надеждой.
Не знала, почему он молчит, тянет и не говорит. Неужели мои самые ужасные опасения подтвердились? Не может быть…
К глазам подступали слезы.
Костя качнул головой, словно выныривая из омута собственных мыслей и переживаний.
— Не плачь, — наконец заговорил, — все хорошо. С вами обоими теперь все будет хорошо.
Облегчение пришло вместе со слезами. Не чувствовал как они катились по щекам, только в глазах стоял туман.