Алмазная история (пер. Н.Селиванова)

Chmielewska Irena-Barbara-Ioanna

Граф тоже его заметил и пригласил сначала в карету, а затем и к себе домой.

Клементина отсутствовала, была где-то в гостях. Граф приказал подать вина, и оба уселись в салоне, ожидая её возвращения. Вечер у обоих – редкий случай – выдался свободный.

Граф Дембский на зрение не жаловался. Руки дочери у него просили множество раз с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать, и все возможные признаки бурных чувств были ему знакомы, в том числе и по собственному опыту. А посему он, разумеется, догадывался, чем это так тяжко болен виконт де Нуармон. Граф симпатизировал молодому

человеку, знал его семью, высоко ценил его отца и в свое время был с последним очень дружен, а посему позволил себе проявить сочувствие, хотя ни в коей мере не собирался поощрять к каким бы то ни было признаниям. Просто хотел, чтобы тому стало легче.

Виконт же в только что разглядываемой витрине увидел рубиновые запонки, счастливым владельцем которых он сам некогда являлся. И сей предмет в очередной раз наполнил его горечью и отвращением к собственной персоне. Первое же доброе слово прорвало и так уже очень тонкую оболочку сдержанности и душевного равновесия.

– Вы, граф, имеете дело с последним дураком и скотиной, – заявил молодой человек. – Лучшее, что вы можете сделать, это вызвать прислугу и приказать вышвырнуть меня за дверь. Сам, добровольно, я не уйду. Характера не хватит. Я люблю мадемуазель Клементину страстно, безумно… Лучше признаться сразу, чтобы не было потом недоразумений. Но руки её у вас не прошу, не имею права, так же как не достоин признаться ей в своих чувствах. И все это меня убивает.

– Довольно своеобразная позиция, – мягко заметил граф. – Вас угнетает какая-то… гм… неприятность?

– Угнетает одна, и весьма существенная. Безденежье. Я лишился всего, я – нищий! И что делать, ума не приложу. Ведь не могу же я обречь на нищету женщину, которую люблю больше всего на свете, а жить без неё тоже не могу. Вы говорите, что я похудел, ничего удивительного: питаюсь в основном угрызениями совести, а это малокалорийная пища. Простить себе не могу, что был таким идиотом, недавно только… ну, уже почти три года… одумался и взглянул правде в глаза. Да, признаюсь, я подумывал о богатой женитьбе, но как только увидел вашу дочь, забыл обо всем на свете. Я скорее застрелюсь…

Граф Дембский был человеком уравновешенным и с большим чувством юмора. Столь драматичное признание его рассмешило, ибо финансовые проблемы, как препятствие в возможной женитьбе на Клементине, стояли на самом последнем месте.

– Вряд ли это будет лучшим выходом, – прервал он отчаянный монолог де Нуармона и подлил ему вина, тактично скрывая при этом свое веселье. – А что у вас, собственно, осталось? Ведь от любого состояния что-нибудь непременно остается.

– Осталось… – Слова виконта были полны горечи и сарказма. – Несколько коров и свиней… Женюсь на обожаемой женщине и осчастливлю тем, что ей предстоит кормить крупный рогатый и прочий скот…

– Я, упаси Бог, не хочу на вас давить, но должен сообщить, что моя дочь отлично умеет ходить за свиньями, – промолвил граф, с трудом сдерживая смех. Искренность и простота виконта явно свидетельствовали в его пользу. А сознание собственного материального благополучия, которое могло решить все проблемы, позволяло графу чувствовать себя уверенно и отлично развлекаться занятным разговором.

Де

Нуармон открыл было рот, чтобы произнести очередную мрачную тираду, но промолчал, а затем с горечью заметил:

– Вы надо мной смеетесь. И правильно делаете.

– Даже и не думал.

– Но это невозможно. Мадемуазель Клементина и свиньи?!

– А также коровы, лошади и куры. Вам, юноша, не мешает поучиться истории и географии. Наша страна многое пережила, и было время, когда моя дочь в глухом лесу стерегла свиней, пряча их от врага. Иначе повстанцам в той местности нечем было бы питаться. А ещё случилось и так, что все мужчины из имения взялись за оружие и ушли, а женщинам пришлось несладко. Моя дочь доила коров и чистила лошадей. И, надо сказать, полученное ранее образование нисколько ей не помешало.

Де Нуармон уставился на графа как баран на новые ворота, стараясь переварить полученную информацию и решить, кто же из них так напился всего с трех бокалов вина.

– Боже правый… И что… Она и теперь любит этим заниматься?

– Во всяком случае не питает чрезмерного отвращения. Клементина девушка разумная и понимает, что такое необходимость. Хотя, конечно, не мечтает стать дояркой, как мне кажется. Правда, мужчине средних лет иногда бывает трудно понять молодую даму.

Виконт машинально отхлебнул вина и начал приходить в себя.

– Ваша дочь – сокровище со всех точек зрения, – категорично и печально заявил он. – Будь у меня хоть малейшая возможность… Ну, скажем, некоторая имеется, но весьма сомнительная… Я бы попытался… Вы видите, граф, я излишне откровенен, в обществе так не принято, но я пользуюсь привилегией беседы с другом, так как считаю вас своим другом… Еще с тех пор, когда мне было восемь лет, а отец отзывался о вас с такой симпатией и уважением… Вот и сейчас я почти забыл, что говорю с человеком, который является отцом женщины, составляющей счастье и одновременно несчастье всей моей жизни…

– А что, собственно, заставило вас три года тому назад так изменить свой образ жизни? – снова прервал граф душеизлияния виконта. – Ведь тогда у вас ещё кое-что оставалось?…

Де Нуармон какое-то время боролся с искушением рассказать всю правду.

– Оставалось. И не только. Мне повезло выиграть в баккара значительную сумму. Столь значительную, что позволила мне продержаться до сих пор. А к тому же… Ну, что же… Поговорим как мужчина с мужчиной, ведь не думаете же вы, что я вел монашеский образ жизни… Одна девушка… Простая девушка, даже не красавица, но полная очарования, умница… легко могла играть роль настоящей дамы…

По своему тогдашнему легкомыслию я готов был даже жениться на ней и считал это забавной шуткой.

Вероятно, я в ту пору достиг предела собственной глупости… Она погибла у меня на глазах под колесами кареты в тот момент, когда казалась так близкой к цели всей своей жизни. Смерть погасила надежду в её глазах…

Знай виконт, что надежда в глазах Мариэтты была тесно связана с микстурой, которая ждала его в хрустальном графинчике, он, возможно, не столь трогательно вспоминал бы усопшую. Но поскольку не знал, то с чистой совестью мог излучать благородство и раскаяние.