Алмазная луна [Венера Прайм - 5]

Прюсс Пол

Блейк постучал в дверь пенопластовой хижины Форстера:

— Это Блэйк.

— Входи, — Форстер оторвал взгляд от экрана компьютера и, проницательно посмотрев на Блейка, понял, что новости хорошие.

— Успех, я полагаю.

Оживленно-радостное выражение лица Блейка слегка померкло — он не хотел, чтобы Форстер считал, что сделать это было легко. Ведь найти и взять в аренду исправного «Ледяного Крота» и сохранить поиски в разумной тайне было не так просто, чтобы успех можно было предположить заранее.

— Машина Лима справится, —

признал Блейк.

— Были какие-нибудь сложности?

— Лим пытался обмануть меня…

Форстер нахмурился.

— …а я попросил его стать нашим агентом.

— Что? Что ты сделал? — Одна из кустистых бровей Форстера взлетела вверх.

Блейк улыбнулся, последнюю фразу он произнес специально, чтобы отомстить Форстеру за его недооценку трудностей, спустить его с небес на землю:

— Мы немного поиграли в торг. Он играл по правилам, поэтому я решил довериться ему, чтобы он помог нам найти и «Изделие Б», как вы изволили это величать. У него уникальные связи в общине. Моя проблема в том, что, хотя я могу везде пройти, но никто не знает, кто я. Вот почему мне потребовалось так много времени на поиски «Машины А».

— Прости, если я был излишне уверен в успехе. — Форстер наконец-то понял разочарование написанное на лице своего молодого коллеги. — На тебя лег тяжелый груз. Но уже скоро можно будет обнародовать наши лица и тебе станет легче.

— Вряд ли это можно будет сделать до самого дня старта, — сказал Блэйк, криво улыбаясь. — По словам моих информаторов на Ганимед прибывает на «Гелиосе» сам сэр Рэндольф Мэйс, под именем — Арнольд Тойнби.

Веселое выражение лица Форстера сменилось мрачным:

— О Боже.

V

После нескольких недель в космосе, огромный пассажирский лайнер «Гелиос», работающий на термоядерном топливе, с пылающими иллюминаторами и стеклянными галереями для прогулок, мягчайшим толчком выводил себя на парковочную орбиту вокруг Ганимеда.

А во вращающемся, для создания искусственной силы тяжести, салоне — праздник: пассажиры болтают друг с другом, пьют из высоких бокалов золотое шампанское, некоторые пьяно танцуют под музыку корабельного оркестра. Рэндольф Мэйс, находившийся на лайнере, был убежден в том, что никто не узнал его и даже не догадывается о его присутствии. Он путешествовал инкогнито, чтобы ничто не мешало ему за всем наблюдать.

И слушать. Изгиб пола салона, в котором для удобства пассажиров была создана комфортная половина земного тяготения, стал хорошим, квази-параболическим отражателем звуковых волн. Люди, стоявшие друг против друга в цилиндрической комнате (вверх ногами по отношению друг к другу) могли слышать разговоры друг друга с совершенной ясностью.

Рэндольф Мэйс запрокинул голову и посмотрел вверх на потрясающую молодую женщину, Марианну Митчелл, которая на мгновение осталась одна прямо над его головой. В нескольких метрах от нее находился молодой человек, Билл Хокинс. И по его поведению было видно,

что он собирается с духом, намереваясь подойти к ней.

Она, несомненно, была самой красивой женщиной на корабле — стройная, темноволосая, зеленоглазая, с полными губами, блестящими от яркой красной помады. Со своей стороны, Хокинс тоже был довольно привлекателен, высокий и широкоплечий, с густыми светлыми волосами, гладко зачесанными назад, но ему не хватало уверенности. За все время рейса ему удалось лишь несколько раз поговорить с Марианной. Он покидал «Гелиос» на Ганимеде и сейчас нужно было решаться на попытку серьезного разговора, другого времени у него не будет.

На большом плоском экране показывался проплывающий внизу космопорт Ганимеда. Марианна рассматривала миниатюрные диспетчерские вышки, герметичные склады, мачты и тарелки связи, сферические топливные баки, порталы для шаттлов, курсирующих между поверхностью и межпланетными кораблями на орбите, — весь тот беспорядок, присущий любому космопорту. На Кейли или Фарсайде Луны картина была практически такой же.

Она печально вздохнула. — Похоже на Нью-Джерси.

— Прошу прощения? — Билл Хокинс взял бутылку шампанского и два бокала у проходившего мимо официанта и, отделившись от группы завсегдатаев вечеринок, наконец направился к ней.

— Разговариваю сама с собой, — сказала Марианна.

— Не могу поверить, что мне так повезло, что ты стоишь одна.

— Ну, вот уже я и не одна.

Он видел, что ее веселость была неискренней. «О чем с ним говорить? Ну обменяемся жизненными историями и что дальше?». Беседа явно не не клеилась.

— Надо же. Мне что — уйти?

— Ну почему же. И прежде чем ты предложишь, — сказала она, глядя на шампанское, — отвечаю, что буду рада попробовать.

Хокинс налил (настоящий продукт из Франции, отличный «Roederer Brut») и протянул ей бокал.

— Твое здоровье, — сказала она и отпила половину бокала.

Потягивая свой, Хокинс вопросительно поднял бровь:

— Тебе не нравится вид из окна?

— Мы с таким же успехом могли любоваться на Ньюаркский шаттлпорт.

— Не могу согласиться. По мне так это просто изумительное зрелище. Самая большая луна в Солнечной системе. Площадь поверхности больше, чем у Африки.

— Я ожидала чего-нибудь более экзотического. — Все так говорили.

Хокинс улыбнулся:

— Не надо спешить с выводами, вероятно все самое интересное внутри.

Действительно, у Ганимеда была романтическая репутация. Не потому, что из всех крупных поселений Солнечной системы он был самым удаленным от Земли. Не из-за странных пейзажей его древней, перезамерзшей коры. Не из-за захватывающих видов на Юпитер и его спутники. Ганимед был экзотикой из-за того, что с ним сделали люди.

— Когда они нас отпустят? — спросила Марианна, глотнув еще шампанского.

— Формальности всегда занимают несколько часов. Думаю, к утру мы будем внизу.

— Ну вот утра еще ждать. Тьфу.