Алмазное сердце
Шрифт:
Я спешно согнала с лица отрешенную задумчивость, а сидевший напротив дэй Стефан никак на это замечание не отреагировал.
— Так-то лучше, — кивнула баронесса, поймав мою вымученную улыбку. — А то я, взглянув на вас обоих, ненароком подумала, что вы были бы неплохой парой.
Я поперхнулась и закашлялась, а хозяйка рассмеялась:
— Не волнуйтесь, дорогуша. Пока вы ничем передо мной не провинились, чтобы я всерьез желала вам такого счастья.
— Ну зачем же вы так, матушка? — вступилась за пасынка Виктория. — Наш Стефан — завидный жених…
— У тебя всегда был дурной
— Зато у Генри, упокой Создатель его душу, вкус был хороший, — развязно заметил нетрезвеющий дэй Герберт, с ухмылкой рассматривая вдову покойного кузена через бокал с розовым вином.
Как я отметила в письме Милисенте, отношения в этой семье нельзя было назвать теплыми и родственными. Но меня поразило, что дэйна Агата, невысокая хрупкая старушка самого благостного вида, в день прибытия встречавшая меня ласковой улыбкой, так пренебрежительно отзывается о собственном внуке, а что еще хуже — о покойном сыне.
Виктория на слова баронессы не обиделась, а реплику дэя Герберта вообще пропустила мимо ушей. Она посмотрела на меня, на Стефана, жующего теперь спаржу, и улыбнулась каким-то своим мыслям.
— Вы все-таки подумайте, Милисента, — сказала она мне. — В наше время нелегко найти достойную партию.
Прозвучало это как шутка, но никто не смеялся.
После ужина дэйна Агата попросила меня проводить ее в комнату, чего раньше не было.
— И принесите мне каких-нибудь капель.
— Сердечных? — забеспокоилась я.
— От тяжести в желудке, — усмехнулась старушка. — Это вы, дорогуша, за столом жевали траву, а я люблю, чтобы в тарелке лежал кусок сочного мяса. Но сегодня этот кусок был великоват.
Здоровье у нее было отменное, и я решила, что в данном случае можно ограничиться фенхелевым чаем.
— Вот вы и пригодились как целительница, — хмыкнула баронесса, когда я принесла отвар. — Нет-нет, это не упрек. Напротив — мне неудобно, что я не даю вам возможности себя проявить. Небось ехали сюда и мечтали, как поднимете со смертного одра больную старушенцию, а та в награду… А чего вы, собственно, хотите?
— У меня не было подобных мыслей, дэйна Агата.
— Да? — прищурилась она. — А знаете, я вам верю. Вы ведь не из бедной семьи, Милисента. И вам, верно, не было нужды соглашаться работать на меня?
Я кивнула, пытаясь понять, к чему она ведет.
— Тогда зачем вам это?
— Я… я хотела бы самостоятельно обеспечивать свою жизнь и не зависеть от родных, — не найдя, что ответить, я сказала правду.
— Ни от кого не зависеть, — задумчиво повторила баронесса. — Когда-то мне тоже хотелось быть свободной в выборе. Но в нашем мире для этого нужно родиться либо мужчиной, либо магом. Мне не повезло так, как вам. Но независимости я все-таки добилась. Всего-то надо было пережить мужа, бывшего пьяницей, как Герберт, и бабником, как Рудольф, похоронить сына, который при подобном отце вырос слюнтяем и сам воспитал такого же слюнтяя, и стать полноправной хозяйкой всего того, что долгие годы и так держалось на мне. Думаете, мой муж интересовался делами в поместье? Или мой сын следил за банковскими счетами? А все эти стервятники, каждое лето слетающиеся
Наверное, у меня располагающая внешность — уже второй человек сегодня хочет мне выговориться.
Дэйна Агата залпом допила чай и отставила чашку.
— Идите, дорогуша. Идите. И не слушайте советов Виктории, ни к чему вам это.
В последних словах мне послышалось предупреждение, но баронесса ничего больше не объяснила, и скоро я забыла об этом странном разговоре, мыслями вернувшись к безответно влюбленному оборотню.
На следующее утро я решила навестить Викторию, чтобы было о чем говорить с ее воздыхателем.
Повод заглянуть к ней после завтрака я нашла не слишком удачный: спросила, нет ли у нее голубых ниток для вышивания.
— Нет, — брезгливо поморщилась вдовушка. — Не занимаюсь подобными глупостями.
— Жаль, — вздохнула я. — У меня остались только синие, а нужны именно голубые…
Мое счастье, что Виктория и в самом деле «глупостями» не интересовалась и не попросила показать вышивку. В последний раз я бралась за иглу лет пять назад и бросила это занятие раз и навсегда после того, как Милисента похвалила мою работу, назвав существо на канве «милым паучком». А то была кошка.
— Да, голубые, как платье, в котором вы вчера ездили в город. Такой интересный фасон.
Я ненавязчиво (как мне показалось) перевела разговор на наряды, а об этом Виктории было что рассказать. И уже через минуту мы с ней сидели на софе у окна в ее комнате и болтали, как добрые подружки. Точнее, болтала она, а я слушала и запоминала.
Но за полчаса я не услышала ничего стоящего. Вряд ли Джеду будет интересно, что его возлюбленная предпочитает корсеты со вставками из китового уса, а не из дерева, и терпеть не может украшения в виде искусственных цветов, которые в этом сезоне, как назло, вошли в моду. Когда Виктория от нарядов перешла к привычкам в светском обществе, я немного не к месту спросила, что она думает о метаморфах.
— Волки? — Женщина нахмурилась.
— Вы их не любите?
Бедный Джед!
— Люблю — не люблю. Мы же говорим не о комнатных собачках? Я не питаю к ним неприязни, если вы об этом. Но общаться с ними… мм… сложно. Особенно с мужчинами.
— Почему? — удивилась я.
— Потому что с их женщинами я сталкивалась редко.
— Нет, почему сложно?
— У вас, видимо, нет знакомых оборотней, — не угадала она. — А сложность в общении заключается в том, что волки очень тонко чувствуют людскую натуру. Уже с первых минут они составляют о вас мнение, и, как правило, — верное. И их крайне тяжело бывает обмануть.
— А зачем обманывать?
— Как вы, однако, молоды. — Виктория покачала головой. — Обман — это не всегда плохо. Должны же у женщины быть секреты? Может она, к примеру, сказать, что не любит оперу, и отказаться от похода в театр, чтоб не сидеть в одной ложе с ненавистной кузиной? Или наоборот — приврать, что обожает бега, и ненавязчиво напроситься в приятное ей общество? Или пожаловаться в нужный момент, что у нее болит голова?
— Голова? Это чтобы к ней не приставали с разговорами?